Читать книгу "Дочки-матери. 3-й лишний? - Каролин Эльячефф"

В противоположность первым, «в большей степени женщины» обычно слывут «плохими матерями»: они всегда отсутствуют, когда нужны своим детям, остаются к ним равнодушными и мало их любят. Их дочери, конечно, страдают от этой пустоты и от того, что им нет места возле матери, им не хватает ее любви, правда, они могут сами любить мать и самих себя, но разве могут они пожаловаться на нее и, тем более, трансформировать в гнев свою нереализованную любовь? Окружающие обычно готовы услышать их жалобы, и будет лучше, если они позволят разрушить материнскую одержимость – обличить низость адюльтера или тупик ухода в работу. В этом случае мать подкарауливает чувство вины.

Лучше всего объясняет легитимность (законность, правомерность, здесь – естественность) такой дочерней жалобы на мать – «в большей степени женщину», история Электры, дочери «матери-любовницы». Клитемнестра убивает мужа Агемемнона руками своего любовника Эгисфа, который затем узурпирует место законного супруга. Об том же рассказывает история Гамлета, но только в мужском варианте: ребенок становится рупором отца – жертвы и оглашает причину его гибели – материнское предательство. Единственная разница в том, что в случае Электры призыв к справедливости по отношению к покойному отцу и к воздаянию по заслугам матери – виновнице его гибели находит двойной отклик. И это не только коллективное осуждение и закон, наказывающий женщин – убийц и изменниц, но и внутрипсихическое, то есть самоосуждение в виде Эдипова комплекса, который толкает Электру в любовные объятия отца и вызывает ярость у матери. Наиболее точный вывод из этой ситуации содержится в словах Электры в одноименной пьесе Жироду (1938): «Я – единственная вдова моего отца, других не существует». Благодаря тому, что Электра обвиняет мать в том, что она не выполнила соответствующей ей роли – не была ни хорошей супругой, ни доброй матерью, дочь избегает, по крайней мере, частично, чувства вины за собственную ненависть к ней.

В этой же пьесе Клитемнестра вспоминает самые первые дни с момента появления на свет дочери и начало формирования их отношений: «Ты хочешь услышать от меня, что ты была рождена не от любовной связи, что ты была зачата в холодной постели? Что ж, это так, ты довольна? […] Ни разу ты не заговорила во мне. Мы были равнодушны друг к другу с первой минуты твоего появления на свет. Ты даже не заставила меня почувствовать, что такое родовые муки. Ты родилась маленькая, дрожащая. С поджатыми губками. Целый год ты упрямо поджимала губы – из страха, что первое слово, которое с них сорвется, может оказаться именем твоей матери – моим именем. Ни ты, ни я – никто из нас не заплакал в тот день, когда ты родилась. Ни я, ни ты – мы никогда не плакали вместе». На этом примере можно наблюдать типичную клиническую картину, когда женщина с первого же мгновения отвергает свою новорожденную дочь и обращается с ней точно также, как, чувствуя такое материнское отношение, будет в ответ относиться к ней самой взрослая дочь. Очевидно, дочь будет платить ненавистью за ненависть. Кто из них двоих несет ответственность за ситуацию? Мать ли это, не любящая и не любимая, а затем совершающая преступление, или не любимая и не любящая дочь, впоследствии жаждущая мести? Ответ, возможно, содержится в словах нищего, который оказался случайным свидетелем объяснения между Электрой и Клитемнестрой: «Каждая из них – права по-своему. Вот в чем истина».

«Наша мать, которую я люблю, потому что она такая красивая, которую я уважаю, так как этого заслуживает ее возраст, чьим голосом я восхищаюсь и чей взгляд ловлю с любовью Наша мать, которую я ненавижу», в своем амбивалентном (двойственном) отношении к матери дочь располагает единственным средством, чтобы не быть уничтоженной, – ненавистью. Но если чувство ненависти к матери может стать скальпелем – эффективным средством, позволяющим отделиться от нее, одновременно оно становится прорвой, беспрерывно поглощающей энергию: как любая страсть, она нуждается в постоянной подпитке. Ненависть, конечно, разделяет, но никогда не насыщается.

Ни плохие, ни хорошие

Асимметрия как понятие появляется вследствие выработки обществом понятия нормы: без этого не было бы разделения на «хороших» и «плохих» матерей, а только беспорядочные случаи различных отклонений, по которым трудно было бы определить, какие из них приемлемы, а какие нет. Необходимо сменить подход, чтобы осознать, что на полюсах сконцентрированы не «хорошие» (заботливые) и «плохие» (равнодушные) матери, а две крайности проявления материнства, одинаково вредоносные для дочерей. Обе крайности проявляются в том, что между матерью и дочерью устанавливаются достаточно длительные и прочные связи, которые провоцируют типичное поведение «трудных» дочерей, либо задыхающихся из-за отсутствия между ними и собственной матерью свободного пространства, либо, наоборот, раздавленных неприступностью этого пространства.

Можно спросить, стоило ли проводить такую объемную работу, чтобы прийти к выводу, что существуют матери, которые недостаточно любят своих детей, и другие, которые слишком их залюбливают?[22] Решительно, да! Стоило! Потому что слово «любовь», так часто используемое в разговорах на тему детско-родительских отношений, нисколько не помогает понять, что в них играет действительно существенную роль, и мы еще к этому вернемся. Сегодня мы уже знаем, что общепринятые представления о том, что «любовь» – абсолютная ценность сама по себе и во всех случаях ее можно определить количественными показателями (то есть важно не то, какова она, а ее мера), ошибочны. Прекратив априори привязывать к этому понятию исключительно позитивные смыслы, значения, мы сможем заметить, что некоторые формы проявления так называемых «любовных» отношений вполне оказываются настолько же деструктивными, насколько другие – конструктивными. Отстраненное восприятие в отличие от традиционного понимания слова «любовь» позволяет нам раскрыть роль третьего участника и наглядно продемонстрировать ее принципиальную значимость для взаимоотношениий матери и дочери, если этот третий исключен или исключителен. Иначе говоря, в противоположность общепринятой концепции, отношения матери и дочери – это отношения не двух, а всегда трех человек. Напротив, игнорирование и, тем более, полное отрицание роли третьего в этих отношениях, в конечном итоге, и приводит к самым серьезным и разрушительным последствиям.

Чтобы исследовать существующие возможности стать хорошей матерью, то есть способность вырастить дочь, которая сумеет, в свой черед, вынести бремя быть дочерью своей матери и самой присоединиться в свое время к числу матерей, для начала нужно отстраниться от привычного понимания слова «любовь», а затем поместить курсор между двумя полярными точками зрения, то есть между избытком и недостатком материнской заботы. Но этого недостаточно, затем в отношения матери и дочери необходимо ввести третьего участника, который позволит каждой занять свое место – не больше и не меньше. Это одно из главных условий для установления необходимого равновесия в позиционной игре с пространством материнско-дочерних отношений. Такое равновесие подразумевает, что дочь не должна быть ни исключена из этого пространства, ни стать чем-то исключительным в нем, впрочем, то же самое относится и к матери. Чтобы уловить, что именно обеспечивает это равновесие, продолжим исследовать различные подходы к проблеме материнско-дочерних отношений, опираясь на художественные произведения.