Читать книгу "Железная хватка - Чарльз Портис"

Но эта долговязая речная крыса на мои возмущения ноль внимания. Свел мою лошадку на пристань, и паром отошел без меня. Я говорю:

— Не пойду я в горку пешком. — Села верхом на Малыша-Черныша, а речной крыс этот повел нас под уздцы. Вышли на хребет, и я говорю: — Погодите минуточку.

Он:

— А что такое?

Я говорю:

— У меня со шляпой что-то не то.

Он остановился и повернулся ко мне.

— Со шляпой? — спрашивает. А я шляпу сняла и его по физиономии как хлестну раза два-три. Он поводья-то и выпустил. Я их подхватила, Малыша-Черныша развернула и поскакала вниз по склону что было мочи. Ни шпор у меня, ни хлыста, поэтому я его той же шляпой по бокам нахлестывала.

Ярдов в полусотне от паромной переправы река сужалась, вот туда я и поскакала молнией по песчаной отмели. И всю дорогу Черныша шляпой подгоняла — боялась, не заробел бы он от воды, не хотела, чтоб он про это задумался. И вот кинулись мы в реку и поплыли, Черныш фыркал и головой мотал от ледяной воды, но как только приноровился — поплыл, будто в воде и вырос. Я ноги подогнула и держалась за луку, а вожжи отпустила, чтобы Чернышу ловчее было голову держать. Забрызгало меня всю.

Но переправу мы выбрали неудачно — на стремнине река хоть и уже, но глубже всего, течение быстрее, а берега круче, однако все это мне тогда в голову не пришло; казалось, что короткий путь лучше. На берег мы выбрались чуть дальше по течению, а он, как я уже сказала, был крутой, и Чернышу на него взбираться было трудно.

Едва мы выбрались на простор, я натянула вожжи, а Малыш-Черныш хорошенько отряхнулся. С парома на нас смотрели Кочет, Лабёф и паромщик. Мы их опередили. Я стояла и ждала. Они сошли с парома, и Лабёф первым делом мне говорит:

— Я же велел тебе обратно ехать!

Я не ответила. Тогда они с Кочетом посовещались.

Вскоре выяснилось, до чего они договорились. Быстро вскочили в седла и поскакали галопом прочь, рассчитывая меня оставить позади. Глупый это замысел — гнать лошадей с таким грузом людей и амуниции против мустанга с такой легкой поклажей, как я!

Путь наш лежал к северо-западу по дороге в Форт-Гибсон, если ее можно вообще назвать дорогой. Земля эта — чероки. Малыш-Черныш аллюром бежал жестко, рысью рвано, поэтому я его то подгоняла, то замедляла, пока он не поскакал эдак размашисто и меня не перестало трясти. Отличный мустанг, горячий. Сразу видно, прогулка наша ему нравилась.

Так проехали мили две или больше — мы с Чернышом ярдах в ста позади следопытов. Кочет и Лабёф наконец увидели, что ничего своим побегом не добились, поэтому ход сбавили, поехали шагом. Еще через милю-другую вовсе остановились, спешились. И я остановилась, но приближаться к ним не стала и с седла не спускалась.

Лабёф кричит:

— Иди сюда! Мы с тобой поговорим!

— Оттуда говорите! — кричу я в ответ. — Что сказать-то хотели?

Следопыты еще посовещались.

Потом Лабёф мне опять закричал:

— Если сейчас же не поедешь домой, я тебя выпорю!

Я не ответила на это.

Лабёф подобрал с дороги камень и кинул в мою сторону. Тот ярдов на полсотни не долетел.

Я говорю:

— Большей глупости я в жизни не видела!

А Лабёф мне:

— Так тебе этого надо — порки?

— Никого вы не выпорете! — отвечаю.

Они еще между собой поговорили, но вроде бы ни к чему не пришли, а немного погодя сели и поехали дальше, удобной трусцой на сей раз.

По дороге этой ездило немного народу — время от времени индеец на лошади или муле верхом либо семейство какое на рессорном фургоне. Должна признаться, я их несколько опасалась, хотя они были отнюдь не дикие команчи, как можно вообразить, с раскрашенными лицами и в причудливом облачении, а вполне приличного вида крики, чероки и чокто из Миссисипи и Алабамы — владели рабами, сражались за Конфедерацию и носили покупное из лавок. И не хмурые, не злобные. Скорее приветливые такие все, кивали и здоровались при встрече.

Время от времени я теряла Кочета и Лабёфа из виду, если они за бугром скрывались или заезжали за деревья, но это ненадолго. Я совсем не боялась, что они от меня уйдут.

А теперь я про эту землю давайте расскажу. Кое-кто думает, будто нынешний штат Оклахома — сплошь безлесные равнины. Неправильно это. Восточная его часть (где мы ехали) — холмистая, лесов там хватает: и малый дуб растет, и мэрилендский, и другие твердые породы. Чуть дальше к югу и сосен много, но вот в этих местах и в это время года зеленели только кедровые рощицы да отдельные падубы, а в низинках — большущие кипарисы. Но и открытые места здесь есть — лужки, прерии, а с вершин этих пологих холмов обычно видно очень далеко.

А потом вот что случилось. Еду я, ворон считаю, а вокруг не смотрю бдительно, выезжаю на взгорок и вижу — дорога подо мной пустая. Я усердного Черныша — пятками, пятками. Ну не могли же следопыты далеко уехать. Наверняка «проказу» какую затеяли.

У подножья холма рощица стояла и бежал мелкий ручеек. Я их там совсем не ожидала встретить. Думала, вперед ускакали. Но только Черныш по воде зашлепал, как Кочет с Лабёфом из кустов на лошадях выскочили. Прямо у меня на пути. Малыш-Черныш на дыбы встал и чуть меня не скинул.

Лабёф со своего мустанга соскочил одним махом, не успела я и рта раскрыть, и уже стоял подле. Стащил меня с седла и наземь бросил лицом вниз. Одну руку завернул мне за спину, а сверху уперся коленом. Я пиналась и выкручивалась, но со здоровенным техасцем как тут справишься.

— Посмотрим, что теперь ты запоешь, — говорит. Отломил у ивы ветку и давай мне штанину над ботинком закатывать. А я так лягалась, что ничего у него не вышло.

А Кочет остался в седле. Сидел, самокрутку сворачивал и смотрел. Чем больше я лягалась, тем сильнее Лабёф напирал коленом, и я вскоре поняла, что игра проиграна. Драться перестала. Лабёф меня парочку раз больно стегнул и говорит:

— Я тебе всю ногу хорошенько распишу.

— И чего добьетесь? — отвечаю. А потом заплакала — ничего поделать с собой не могла, но больше от злости и смущения, чем от боли. А Кочету говорю: — И вы ему это с рук спустите?

Когбёрн самокрутку бросил. И отвечает:

— Нет, не спущу, наверно. Убери розгу, Лабёф. Она нас обставила.

— Меня она не обставляла, — техасец в ответ.

А Кочет ему:

— Хватит, я сказал.

Лабёф на него ноль внимания.

Кочет тогда голос повысил и говорит:

— Убирай розгу, Лабёф! Слышишь, я с тобой разговариваю?

Техасец остановился и на него посмотрел. И говорит:

— Раз уж начал — закончу.

Тогда Кочет вынул револьвер с кедровыми накладками, взвел его большим пальцем и наставил на Лабёфа.