Читать книгу "Изумрудный шторм - Уильям Дитрих"

Римский Папа ворчал, а Наполеон продолжал отливать новые пушки.

Победители в этой перестановке теоретически переходили во французскую сферу влияния, и границы укреплялись новыми союзниками. Но лично я сомневался в том, что Франция или Европа могут выиграть от политического объединения с промышленно развитой Германией. Мелкие князьки устанавливали грабительские тарифы за проход по Рейну судов, да и вообще сателлитами Франции становились озабоченные собственной выгодой генералы, бормочущие о немецкой государственности. Те князьки, которым удалось подняться, делались амбициозными и должны были рано или поздно возненавидеть хозяина – хотя бы за то, что тот помог им подняться, но недостаточно высоко. И я опасался, что когда-нибудь эти мелкие государства пойдут на Наполеона войной.

Но все это было делом будущего, а в настоящем мы, беглецы, доплыли по реке до Базеля, причем без всяких помех, поскольку на таможенных и пограничных постах стоял настоящий хаос из-за политических перемен. Мы плыли по широкой быстрой реке под парусом, успешно обходили мели и любовались старинными замками на скалистых уступах. Некоторые из них лежали в руинах, но зрелище все равно было весьма живописное. Достигнув Батавской республики[13], мы пересели на корабль под голландским флагом, переправились через Английский канал и в начале мая уже были в Лондоне – ровно за две недели до того, как истек срок мирного Амьенского договора и между Британией и Францией возобновилась война.

Лондон – огромный город с населением не меньше миллиона человек; он гораздо больше, грязней и хаотичней Парижа. Здесь особенно отчетливо чувствовалась вся мощь английского флота. На Темзе высился целый лес из мачт, сравнимый разве что с Шервудским. Мелкие суденышки сновали между большими, точно жуки-водомерки, с причалов доносился непрестанный грохот перекатываемых бочек, и отряды вербовщиков буквально набрасывались на моряков флота Ее Величества и уводили их неведомо куда, словно рабов. Движение на улицах оказалось настолько плотным, что добраться куда-либо было практически невозможно, здания банков выглядели величественнее храмов; контраст между богатством и нищетой проступал гораздо отчетливей, чем в революционной Франции, и носил чуть ли не гротескный характер. Извилистые проулки так и кишели нищими, ворами, шлюхами и пьяницами. Видно, у меня сработал инстинкт – мне вдруг страшно захотелось посетить игорный дом или бордель, но затем я спохватился, вспомнив, что женат и вообще давно уже встал на путь исправления.

И еще Лондон – очень величественный город. Теперь, когда ветер расчистил небо и сдул накопившуюся везде за зиму угольную и древесную гарь, его шпили и купола сияли в лучах весеннего солнца. Если ободья каретных колес всегда покрыты грязью и навозом, то уличные фонари светят ярко благодаря стараниям целого легиона фонарщиков, которые постоянно полируют их до блеска. В канавах всегда полно мусора, зато окна домов сверкают, точно алмазы, промытые и протертые трудолюбивыми ирландскими девушками. Если на пристанях воняет затхлой водой, рыбой и помоями, то в театрах и отелях пахнет духами, цветами и дорогим табаком. Кругом возвышаются бесчисленные дома и звучит смесь самых разных языков. В город непрестанно поступают денежные потоки с рынков империи; колонии здесь считают, точно фишки в игре. Да эти британцы могут позволить себе воевать до бесконечности!

Наполеону, подумал я, следовало бы сохранять мир с Англией.

Мы встретились с сэром Сиднеем Смитом в Сомерсет-хаус, грандиозном новом здании министерства, построенном на берегу Темзы. Тут был и символический смысл – подчеркивалась связь между землей и водой, а само здание располагалось так близко к реке, что во время прилива через его арки могли проплывать лодки – прямо под нависающей сверху каменной громадой. Туда можно было прийти или приплыть. Сами мы направились пешком из меблированных комнат, где поселились сразу после высадки на берег с голландского судна.

Здание символизировало рост британской бюрократии под давлением войн и защиты имперских интересов; оно было величественным, но еще наполовину недостроенным. Недавние сражения урезали средства от налогов, которые должны были поступить для завершения строительства этого архитектурного «слона». Тем не менее Смит принял нас в просторном, недавно обставленном кабинете. Из окон открывался вид на Темзу, в помещении пахло краской и лаком; обогревалось оно камином, где тлели угли, а освещалось ярким весенним солнцем, прорвавшимся в прореху между тучами. В углу стоял глобус примерно с метр в диаметре – на нем не составляло труда найти регионы, на которые распространялось британское господство. Интерьер украшали скрещенные двуручные мечи, чайные сервизы из Китая, шкурки выдр с северного побережья, а также деревянные боевые дубинки индейцев с берегов Тихого океана. Мы вошли, изнуренные трудным путешествием и в то же время готовые немедленно пуститься на поиски нашего сына.

– О, Итан Гейдж! Ну, наконец-то мы снова союзники! – Улыбался этот недавно назначенный лорд в точности, как каирский торговец коврами. – А это прекрасная Астиза, ваша супруга? Кто сказал, что счастливых концов у историй не бывает? Вы просто ослепительны, моя дорогая.

Что ж, он был куда дружелюбнее Наполеона. Мы со Смитом сражались на одной стороне при осаде Акры, и он помнил, какую храбрость проявила тогда моя жена.

– Меня страшно беспокоит судьба нашего сына, – холодно ответила Астиза. – У моего мужа просто дар притягивать к себе самых скверных людей. – По ее тону было ясно: она не исключает Сиднея из этой категории. Честно говоря, наша с ней жизнь после знакомства с ним в Палестине пошла наперекосяк. Мы нуждались в помощи британца, но она опасалась, как бы сэр Смит не испортил дело еще больше.

– И если счастливые концы действительно существуют, – ворчливо добавил я, – то я предпочел бы выйти в отставку и осесть с семьей в Америке. Приключениями я сыт по горло; хочется, знаете ли, сэр Сидней, тишины и покоя, но боюсь, этого никогда не случится.

– Но ведь виной всему Наполеон и Леон Мартель, разве не так? – Смита не так-то просто было сбить с толка. – Вот я и пытаюсь спасти вас от них.

Он все еще был подтянут и красив и принадлежал к разряду типичных головорезов и искателей приключений, которые создали британскую империю. Книги о его подвигах заставили бы женщин падать в обморок, а мужчин – завидовать; и вот теперь он именуется лордом. Не могу сказать, что я завидовал его работе в парламенте: сидеть там и слушать все эти дебаты – такая тоска! Но я считал, что теперь, после того как мой изумруд исчез, многие из знакомых мне мужчин живут лучше меня. Будь я в более приподнятом настроении, то спросил бы у него дружеского совета, но теперь мне захотелось, чтобы эта дурацкая и наглая усмешка исчезла с его губ.

– В Фор-де-Жу мы потерпели фиаско, – сказал я.

– Я бы сказал, успех вашего побега был обеспечен прогрессом британской инженерной мысли, осуществлен благодаря гению и трудам Джорджа Кейли и Джозефа Пристли. Однако вы всегда были склонны преуменьшать свои заслуги, Итан. Не каждый отец осмелится прыгнуть с башни замка ради спасения своего сына. – Этот человек неумолимо пер вперед, как какая-то машина. – За всем этим стоит мерзавец и жулик Мартель, но теперь вы сделали правильный выбор. Мы на одной стороне. И вы были спасены не кем иным, как моим человеком, Шарлем Фротте. Эта новость достойна того, чтобы попасть в газеты, но мы должны соблюдать секретность.