Читать книгу "Чосер и чертог славы - Филип Гуден"

Жан Кадо настоял на том, чтобы они подождали снаружи, пока он выясняет, есть ли свободные кровати. По его словам, будет лучше, если он это сделает один. Через пару минут он вернулся и сообщил, что раздобыл комнату на всех четверых. Убедившись, что лошадей отвели в конюшню, они вошли в дом. Пора было и поужинать.

Внутри за длинным столом крестьяне поедали каштаны с черным хлебом и запивали дешевым вином и не обратили на вошедших особого внимания. Зато сидевший за тем же столом более состоятельный выпивоха понял, что прибыли англичане, и принялся с вызывающим видом подкидывать серебряную монету, которой собирался оплатить очередную бутыль вина. Он что-то прошипел на местном наречии — Чосер не разобрал, что именно. Однако по тону и смачному плевку на монету, прежде чем отдать ее хозяину постоялого двора, нетрудно было догадаться о его чувствах к иноземцам. Хозяин сделал вид, что не заметил выходки, однако украдкой вытер монету передником (в конце концов, серебро есть серебро, не важно, чьей чеканки) и только потом принес гостю бутылку. А тот, обняв бутыль, вернулся на свое место у камина в углу, где его дожидались двое приятелей.

Эта троица пила и переговаривалась между собой, вставляя крепкие словечки, и время от времени бросала быстрые взгляды в дальний конец зала, где пристроились Джеффри с Недом, Аланом и сопровождающим. Жан Кадо велел принести им ужин. Ждать пришло долго. Наконец, подали сальные тарелки с мясом неизвестного происхождения под горьким соусом. Еда не стоила и десятой доли потраченного на нее времени, и тем более денег. Пришлось потребовать вина, и еще вина, чтобы перебить вкус. За это время собутыльники у камина успели изрядно набраться и, пошатываясь и галдя, выбрались из-за стола и направились к выходу. Один из них громко произнес: «Cafet de Putan!» — «Viech d’ase» — откликнулся другой у самой двери.

Нед Кэтон аж подпрыгнул:

— Что это означает? Что это?

Вид взъерошенного и пьяного Неда можно было бы назвать препотешным, если бы не подлинная ярость, пылавшая в глазах. Чосер поднял руку успокаивающим жестом.

— Ничего особенного, — сказал Жан Кадо, — это переводится просто как «сын шлюхи».

— Шлюхи?! Никто не посмеет оскорбить мою мать! — взревел Нед.

— Это выражение здесь настолько обыденно, что его можно расценить чуть ли не как любезность. Потом, я уверен, что оно предназначалось мне, — попытался успокоить его Кадо. — Вам было адресовано другое, господин Кэтон.

— И что же оно означает?

— «Viech d’ase» Ослиное… гм, мужское достоинство!

Тут Нед Кэтон снова опустился на лавку, и его гнев растворился в смехе.

— Вы заслуживаете всяческих похвал! — сказал Джеффри, восхищенный тем, как Кадо благополучно разрешил острую ситуацию. Однако на всякий случай зарекся выходить вечером во двор и решил предупредить остальных, чтобы не покидали комнаты. Тем временем крестьяне, не обращая ни на кого внимания, продолжали жевать хлеб с каштанами и прихлебывать кислое вино.

Жан Кадо наклонился и тихим голосом сказал:

— Чем дальше вы будете продвигаться в глубь Аквитании, господа, тем враждебнее будет к вам отношение. Тут не любят англичан. А особенно принца. Его считают высокомерным сумасбродом.

— Бога ради, он же принц Уэльский! — не смог скрыть своего возмущения Алан Одли и для пущей убедительности стукнул по столу бутылкой.

— Принц пленил в Пуатье французского короля, старого короля, — сказал Нед Кэтон, — а мог бы и молодого!

— Тише, тише, — попытался успокоить их Кадо, озираясь по сторонам.

Однако крестьяне за длинным столом по-прежнему были поглощены едой и питьем. Зато хозяин, хотя и был глуховат и не смыслил в политике, внимательно ловил каждое слово, — в конце концов, серебро есть серебро, а англичане распивали четвертую бутылку. Кадо порылся у себя в кошельке, извлек маленькую серебряную монетку и протянул товарищам:

— Это местные деньги. Видите, на монете изображен принц.

Вооружившись парой тощих свечек, приятели тщательно разглядывали монету. На одной ее стороне была изображена фигура человека в короне, левой рукой указывающая на меч, который она держала в правой, точно не допуская и толики сомнений относительно источника своей власти. На другой помещалась геральдическая лилия в окружении леопардов.

— Вот этим люди в здешних краях вынуждены расплачиваться за зерно, — произнес Кадо, постукивая указательным пальцем по изображению принца. И следом спрятал монету в кошелек.

Алан Одли зевнул.

— Потом, здесь взимается fouage. Она никоим образом не облегчает людям жизнь, я вам говорю.

— Fouage? — переспросил Чосер. — Налог с очага. По десять в год су с каждой семьи…

Одли откровенно зевал.

— …некоторых местных землевладельцев не устраивает, что принц посягнул на их собственное право повышать налоги…

Одли зевнул так широко, что мог бы проглотить стол с тарелками, снедью и всем прочим.

— Мне кажется, мы с пониманием относимся к обидам местного населения, господин Кадо, — учтиво заявил Чосер, памятуя о том, что выступает в роли королевского посланника.

— Не то чтобы я разделял их чувства. Просто сообщаю вам, о чем болтают и… ну, в общем, вы сами могли убедиться, как тут относятся к вам, англичанам. — Жан Кадо показал жестом в тот угол, где некоторое время назад сидели трое подвыпивших французов. — Пока это только слова, по большей части слова.

— Разумеется, это только слова, ведь они французы, — встрял в разговор Кэтон.

— Очень верное замечание, — поддержал друга Одли, — французы есть французы.

— Все же больше гасконцы, чем французы, — поправил его Чосер. — По крайней мере, так считают англичане.

— Тогда не миновать вам неприятностей, — заключил Кадо, — тут, знаете ли…

Однако ему не удалось закончить мысль, потому что в этот самый момент Алан Одли рухнул на стол, подмяв свечи и посуду. Некоторые из крестьян подняли головы и растянули свои набитые хлебом рты в злорадной ухмылке. Хозяин отвернулся, разочарованный, но на помощь не поспешил. Чосер с товарищами помогли другу подняться по лестнице. К счастью, в комнате стояли четыре отдельные кровати. До утра Одли мог спокойно проспаться, не доставляя неудобств и волнений остальным. Чосер не забыл про троих подвыпивших французов и на всякий случай проверил запоры на двери. Прежде чем лечь самому, он выглянул в окно. Вокруг виднелось несколько домиков, в одном из окон светился огонек, словно праведная душа, противостоящая мраку греховного мира.

* * *

На следующее утро Одли являл собой жалостное зрелище: за завтраком при виде вина лишь мотнул головой, на лошадь вскарабкался, как старик, а в седле держался словно старуха. Кэтон дразнил его, обзывая бабой, пока тот не пригрозил выплеснуть на обидчика остатки содержимого своего желудка. Чосер с Кадо ехали чуть впереди. Доехали до перекрестка, который, по словам Кадо, проходили все паломники в Компостелу. Внезапно их проводник заметил: