Читать книгу "Z - значит Захария - Роберт К. О'Брайен"

– Я был… далеко. – Голос стал немного крепче. – Слышал, как ты играешь… еле-еле. Пытался слушать… – Он сбил дыхание и замолчал. – Музыка угасла… но я старался, и она вернулась…

Я сказала:

– Вы слишком слабы, чтобы говорить. Не надо. Но я рада, что вы слышали.

Бедный мистер Лумис. Думаю, он пытался сказать, что моя игра помогла ему. Мне стало интересно: слышал ли он чтение?

Слышал. На следующий день он казался вдвое сильнее. Температура упала до 101[15], и мне даже не пришлось протирать его спиртом. Он мог немного шевелиться, хотя и не мог сам есть. И уже дольше держал глаза открытыми, оглядывая комнату. Когда он снова заговорил, то был уже не таким рассеянным и не задыхался, но по-прежнему вспоминал болезнь, как и в первый день.

– Мне казалось, что я был далеко от… от всего. Где-то в очень холодном месте. Словно уплывал отсюда, было трудно дышать. Но я слышал, как ты читала, и, пока слушал тебя, переставал уплывать. Так же было и с музыкой.

– Вам сейчас намного лучше.

– Я знаю. Уже не так знобит.

Я продолжала кормить его кремом и супом, почти каждые два часа, и, казалось, он делается голоднее раз от разу. Аппетит у него в самом деле так улучшился, что на третий день я стала давать ему твердую пищу. Он наверстывал упущенное за все те дни, когда ничего не ел. Думаю, он потерял фунтов пятнадцать или даже больше.

На четвертый день – новое достижение. Я вошла с обедом, готовая кормить его, как раньше, но он лежал на боку, приподнявшись на локте, и я заметила, что цвет его лица стал гораздо лучше. Он сказал:

– Если ты поможешь мне приподняться, думаю, я смогу сам.

– Что сможете?

– Есть.

Я заколебалась, но он настаивал:

– Дай хотя бы попробую.

В общем, я принесла еще подушек и посадила его, подняв за подмышки. Он сидел с подносом на коленях и ел; руки его дрожали, но он явно был решительно настроен сделать все сам, и чувствовалось, очень гордился собой. Словно ребенок, которому впервые доверили ложечку.

Мое беспокойство за него уменьшалось день ото дня, и, как всегда бывает (по крайней мере, со мной), когда большое беспокойство уходит, ему на смену вылезает изо всех щелей куча маленьких. Я отправилась в огород, который совсем забросила: едва взглянула за десять дней, сходила на поле, которое вспахала, но так и не засеяла. Это, конечно, не такие большие проблемы, но вполне настоящие. Мы протянем зиму на запасах из магазина, продержатся и коровы с курами. Но есть другая опасность: моим семенам уже два года, следующим летом будет три, а с каждым годом их всхожесть падает. Так что часть из них точно нужно посадить, хотя бы на семена.

Эту задачу я считала исключительно своей и уж, конечно, не собиралась говорить про нее мистеру Лумису. Обойдя грядки, я увидела, что все взошло; земля подсохла и спеклась, но пока без последствий. Корку легко разбить тяпкой и ручным культиватором, все так же стоявшими у калитки, где я их оставила. В целом я была довольна. Все было посажено на месяц позже – это означало, что фасоль не даст большого урожая, если лето выдастся жарким, но, хотя на еду останется мало, семена для следующего года мы точно получим. Через две недели пойдут салат, редиска и листовая горчица. Даже картошка дала маленькие, но здоровые зеленые побеги.

Я пошла к полю, исполосованному бороздами от плуга – почти безжизненными, только кое-где пробивались сорняки. Но о них «позаботится» борона, которой еще предстояло поработать. Главное – посеять кукурузу; уж она-то вырастет хорошо, разве что поспеет не раньше конца сентября – в октябре. Это обеспечит коров и кур кормом на зиму, а часть початков я смогу снять недозрелыми и законсервировать, а еще смолоть на крупу. Но важнее всего, что у меня будет куча семян для посева на будущий год.

Не уверена насчет сои. Я никогда ее не сажала и не помню, когда бы это делал отец. По-моему, ее нужно сеять раньше. И все же попробую – опять же, хотя бы семена получу.

Все это были очень важные дела, серьезные, но я справлюсь с ними, если как следует поработаю. И, как я уже говорила, я не собиралась даже упоминать о них в разговорах с мистером Лумисом. Но на пятый день он совершил два удивительных поступка, один связанный с распашкой и посевом, другой – нет.

Первую можно было назвать почти что выговором.

Принеся ему поднос с завтраком, я услышала:

– Трактор на ходу?

– Да, – ответила я, – но я пока мало его использовала.

– Как сев? А огород пророс? А кукуруза?

Его голос звучал нервно, почти подозрительно. Мне показалось, я уже слышала такой раньше – ну, конечно: это тот самый тон, каким он говорил с Эдвардом. Я призналась, как обстоит дело:

– Огород в порядке, только порыхлить надо. Но кукурузу…

– Да? – очень нетерпеливо.

– Еще не посеяла. Как и фасоль.

В ответ на это он вышел из себя. Приподнялся на локте, почти сел; к нему явно возвращались силы.

– Не посеяла? Почему?

– Вы были ужасно плохи, – оправдывалась я. – Я так беспокоилась.

Он прервал меня:

– Какое все это имеет отношение к посеву?

– Когда у вас была высокая температура и вы лежали в бреду, я не осмеливалась покинуть вас. Не хотела…

– Ты что, совсем не выходила из дому?

– Поначалу нет. Только на пять минут подоить корову.

И тут я допустила ошибку:

– Потом сходила в церковь.

– В церковь? – Мистер Лумис словно не мог поверить моим словам. – В церковь? – Он снова лег на кровать. – Сколько времени это отняло?

– Не знаю. Я ходила три раза.

Тут я поняла, что говорить этого не стоило. Он жутко разозлился.

– Три раза ходила в церковь, а поле не засеяно!

Я хотела объяснить, что чувствовала, насколько важным это казалось мне, когда я думала, что он умирает, но поняла, что тем самым только еще больше огорчу его.

Так что вместо этого я просто сказала:

– Все не так уж плохо. Мы часто сеяли кукурузу поздно, даже в июле. И она вызревала.

– Когда здесь начинаются заморозки? – его голос звучал скептически.

– Не раньше ноября. А кукуруза созреет в октябре, а может, и в сентябре.

– Если ты посеешь ее прямо сейчас.

– Так я и собиралась начать сегодня. Вчера сходила, посмотрела поле: его надо сначала пробороновать.

– Сколько это займет?

– Полдня. Начать сев я могу сегодня после обеда. Может, и закончу сегодня же.

Он, казалось, смягчился, даже в какой-то мере стал оправдываться: