Читать книгу "За туманом - Михаил Соболев"

* * *

Должность боцмана Лыкова устраивала вполне. В его обязанность входило вечером зажечь, а утром потушить фонарь на пирсе и заодно смести с палубы не унесённый ветром мусор. Свою работу он называл «сибурде», с ударением на последнем слоге, то есть, симуляцией бурной деятельности:

— Делаю вид, что за мной гонятся, — шутил он.

В другом месте он работать, наверное, и не смог бы. Тщедушный, испитой, вечно кашляющий, он и передвигался-то с трудом. Какая уж тут работа! Зарабатывал Палыч соответственно — по минимуму.

— Шестьдесят рублей «одесских», — объяснял Лыков.

Одесских — это значит, без учёта северных надбавок.

При такой смехотворной зарплате Игорь Павлович был самым читающим человеком в посёлке. Оформляя на почте годовую подписку на газеты и журналы, Палыч выкладывал свою трёхмесячную зарплату. Причём, газеты, поступавшие в контору рыбобазы, он не выписывал. Зачем платить, когда можно читать так, бесплатно?..

В шахматы с боцманом никто играть не садился — неинтересно. А как он играл на трубе!

Иногда на закате над притихшим после дневных забот посёлком разливались незнакомые простым людям классические мелодии.

— Я вот поломаю боцману дудку, чтобы по ночам спал, как все добрые люди! — иногда беззлобно говорил его сосед, тракторист Виноградов.

На что всегда получал отпор от жены:

— Чего тебе-то, пусть играет!

Женщины жалели Игоря Павловича.

* * *

Ночью удалось немного поспать. Шторм набирал силу, но, так как отлив сгонял воду, разрушения причала не было. Рано утром, связавшись с Главным механиком рыбокомбината и накричавшись от души в телефонную трубку, я получил «отмашку» — разрешение снимать с пристани оборудование.

Вода прибывала. Покрытые белыми «барашками» волны методично долбили далеко выдвинувшийся, как указательный палец, в бухту причал, порой перехлёстывая через верх. Возвышающиеся на самой оконечности пристани две тесовые будки, возведённые для защиты механизмов от непогоды, выглядели жалко. Настил пристани от ударов волн гудел под ногами, штормовой ветер жёг лицо солёными, как тузлук, ледяными брызгами.

В такие минуты как никогда ощущаешь свою беззащитность перед разбушевавшейся стихией. Она готова в один миг разломать, разрушить и смести всё, стоящее на пути, изуродовать, измочалить, утащить на дно, замыв там песком и илом, не оставив следа.

* * *

Рыбонасосы срывали с места, не разбирая будок, — не до того!

Сквозь открытую дверь двое ребят заводили стальной восемнадцатимиллиметровый трос; гусеничный ДТ-54, натужно взревев и выдав в небо чёрный столб выхлопных газов, приподнимал от натуги передок… На секунду он замирал, а затем медленно, как бы нехотя, выбрасывая из-под гусениц щепу, подавался вперёд. Какие-то мгновения, казалось, ничего не происходит: трактор двигался, а будка стояла на месте, как ни в чём не бывало…

Потом передняя стенка вздрагивала, выгибалась в сторону берега и медленно складывалась, как карточный домик. А из-под обломков, ведомый дымящимся от напряжения тросом, выползал, отряхиваясь от сора, омываемый солёной волной смонтированный на трубчатых салазках рыбонасос. Тяжелые валы таранили причал; толстенные доски, покрывающие пристань, освобождённые от многотонной тяжести, взлетали; сквозь проломы в настиле били в небо пенящиеся фонтаны брызг. Ветер завывал, валил с ног, швырял пригоршнями в глаза жгучую влагу — хотелось бросить всё и бежать!..

И ужас, и восторг, одновременно.

И всё время где-то на периферии зрения, на берегу — втянувшая голову в плечи, спрятавшая руки в рукава, с дымящейся папироской во рту, тщедушная фигурка боцмана…

— Ну, что?.. Съел?! — оглянулся я на Океан, сплюнул солёной водой под ноги и, сняв залитые очки, сошёл последним на берег.

Моя спина выражала презрение к недавнему ещё исполину.

Он что-то ворчал ещё вдогонку, скрипел плахами разваливающейся пристани, но я не слушал… Он мне был уже неинтересен.

В боцманском вагончике — не протолкнуться. В тепле на меня вдруг навалилась свинцовая усталость, глаза закрывались сами собой.

«Главное сделано, остальное — завтра… Всё — завтра», — устало думал я.

Поблагодарив ребят, раздал премиальные, не обделив и Палыча. Чуть обогревшись и выпив по стакану разведённого спирта, все разошлись по домам.

— Палыч, пожри, наконец, сдохнешь!

— Неэкономично, Петрович. Выпью спиртяжки — три дня на хавку не тянет.

* * *

Вечером хмельной Лыков играл «Маленький цветок». Над засыпающим посёлком плыла божественная мелодия Сиднея Беше…

Сидя на крылечке своего дома, я слушал музыку, смотрел на небо, и мне казалось, будто кровоточащая, но всё ещё живая душа уставшего от жизни боцмана, взывает к Небу, просит прощения и молит о чём-то, только им одним известном.

«А что будет с моей душой?» — терзался я, в тоске глядя на вершину Мосинской сопки, за которой скрывался Октябрьск…

* * *

Срок трёхлетнего договора у Оксаны закончился, она уволилась с работы и уехала на родину в конце декабря. Перед самым её отъездом в контору на моё имя пришло письмо, коротенькое, с одним только её запорожским адресом.

Зиму я прожил в забытье. Работа, работа, работа…

К весне, перед началом путины, меня вызвали в Николаевск.

Ну, думаю, утвердят директором. А что? План годовой мы перевыполнили. Зиму отработали без ЧП. Рыбобазу к путине подготовил. Скоро полгода и за директора, и за механика один вкалываю, и справляюсь.

Прилетел: Главному механику — икорки баночку трехлитровую, как и положено; девочкам из «кадров» — коробку конфет. Люда приготовила.

Смотрю: Валентин Иванович глаза отводит, «делового» из себя изображает.

— Чего вызвал, Валентин Иванович? — спросил я Главного механика без экивоков.

— У нас вроде бы порядок. Этот раз даже комиссию не присылали, доверяете, значит…

Бойцов, тяжко вздохнул и положил передо мной исписанный синими чернилами лист:

— Ознакомься.

— Так… Виноградова Полина Ивановна, старший засольный мастер, бывшая жена сбежавшего Гаврилыча «информирует руководство комбината о недостойном звания советского руководителя поведении И.О. директора рыбобазы Бурова М.А.».

Полина писала о том, что, дескать, я последнее время стал груб с подчинёнными, заставлял работать людей сверхурочно, в выходные дни, нарушая тем самым трудовое законодательство. Клеймила мою «бытовую распущенность». Мол, сожительствовал с двумя женщинами. Вследствие чего доктор Мирошенко О.М., не выдержав унижения, вынуждена была бросить любимую работу и уехать. А специалист она для района нужный. Дескать, в настоящее время Буров М.А. живёт в гражданском браке с завмагом Афанасьевой Л.П., отношения свои не узаконивает, тем самым унижая молодую женщину.