Читать книгу "Фазовый переход. Том 1. Дебют - Василий Звягинцев"

И вот сейчас, увидев среди встречающих множество девичьих лиц, знакомых по боям на совсем уже далекой отовсюду (хоть три года скачи – никуда не доскачешь) планете, носящей имя парохода, Валерьян Оноли вдруг вспомнил тот вечер и тот разговор. И подумал, что касательно гурий – все точно. Вон их сколько, одна другой краше, но вот насчет того, чтобы попросить их исполнить «райский обычай» – десять раз подумаешь. Офицеру ходить с битой мордой как-то «не комильфо», да и ручки у этих барышень отнюдь не для пяльцев и клавесинов созданы, отвесит так, что и без зубов останешься. Одним словом, «нет правды на земле, но нет ее и выше».

– Теперь до особого распоряжения разрешаю разойтись по своим каютам и иным помещениям, – продолжил Шульгин. – Внутренний распорядок и правила поведения остаются прежними? – для соблюдения субординации осведомился он у Воронцова, надевшего для встречи белый парадный мундир и адмиральскую фуражку.

– Так точно, – едва заметно улыбаясь, ответил Дмитрий. – Если кто-нибудь подзабыл планировку парохода – любой член экипажа подскажет. До ближайшего берега – минимум неделя, так что на скорый «отдых» не рассчитывайте. Впрочем, могу вас порадовать. Кроме непосредственно встречающих на «Валгалле» сейчас находятся все ваши товарищи, остававшиеся на планете, плюс весь состав инопланетной базы, все курсанты и курсантки. Просто мы не объявляли публично о моменте вашего прибытия, во избежание, так сказать. Примета плохая. Но теперь уже скоро увидитесь. Добро пожаловать, господа-товарищи! Мы вас очень ждали и очень рады видеть всех в добром здравии…

По строю прошел удивленно-радостный шумок. В строю, как известно, разговаривать не полагается, но обычно выходит, что в случае сильной общей эмоции даже без произнесенных вслух слов некая звуковая волна возникает из вздохов, коротких смешков, междометий и прочего.

– Теперь одно замечание. Мы – не круизный лайнер. Прошу это учитывать. Все заняты делом. Здесь вновь работает нечто вроде знакомых вам по двадцатому году курсов. Личный состав инопланетной базы – в прежнем качестве, ваши товарищи – в основном инструктора при них по разным отраслям знаний… Все поцелуи, объятия и прочие изъявления радости – в предусмотренное расписанием время.

– Простите, господин адмирал, – поймав паузу, вмешался капитан Ненадо, – никаких нарушений распорядка не допустим. Сначала – прошу указать места для размещения техники, потом будет произведен профилактический осмотр, обслуживание, сдача на хранение лишних боеприпасов, а уж тогда, с вашего позволения, размещение по каютам и дальнейшие действия согласно распорядку. Не затруднитесь довести…

– Так точно, – с пониманием ответил Воронцов. – Вы командир, вам виднее.

Он взглянул на часы.

– Сейчас одиннадцать ноль семь. Обед по расписанию в тринадцать ровно. В зале на палубе «Б». Там и увидитесь с друзьями и старыми знакомыми…

– Уел тебя капитан, – с усмешкой сказал Воронцов Шульгину, когда они остались только среди своих. – Он, как видишь, службу помнит, а ты, ваше превосходительство, подзабыл, доброту и заботливость свою генеральскую решил проявить. А оружие и технику действительно сразу нужно в порядок привести. Потом еще меньше захочется возиться, когда отдохнут да расслабятся… – в обычной своей манере говорить серьезные вещи полушутливым тоном да еще и с улыбочкой завершил «воспитательный момент» Дмитрий. На кого другого Сашка, может, и обиделся бы, еще и нагрубил, а сейчас воспринял как должное, только мимикой изобразил, как он к этим причудам «морского волка» относится.

– Ну ладно, ты человек малослуживший, тебе простительно. С людьми разобрались, теперь дозволяются неконтролируемые эмоции. А вас позвольте к себе пригласить, обменяемся впечатлениями, – сказал он Антону и Скуратову, у которых близких женщин не было.

– Ближе к вечеру в Кипарисовый салон приглашаю, – теперь уже нормальным тоном обратился он к троим друзьям и их подругам, из последних сил сохранявшим выдержку, в том числе и с помощью как бы и не к ним относившихся слов Воронцова.

– Там вы исчерпывающе доложите, где болтались два года и что за это время успели натворить… Сами понимаете, все по вам соскучились ну до невозможности. Даже Сильвия с Берестиным и Лариса с Олегом подскочат из своих палестин по такому случаю…

Эти пары так и предпочитали большинство времени проводить в Лондоне и Москве, Берестины в викторианском, Левашовы в югоросской. Им там представлялось комфортнее, да вдобавок и собственные проекты они реализовывали.

– Неужели все-таки два? – удивленно и одновременно удрученно спросил Ростокин. Ему сразу пришла мысль, точнее, воспоминание об их прошлом с Аллой мире, где подруга уже после месячной разлуки начинала сильно нервничать и готова была (а возможно, и заводила) к интрижкам на стороне. А тут два года. И вытерпела?

– Ну, не для всех, – успокоил его Воронцов. Для меня и парохода – месяцев пять, наверное. На Главной Исторической – вот там да. Два года чистых. А кто на Валгалле время проводил, в Империи, у Виктора – везде по-разному… Но не годы. Соскучиться успели, а забыть – еще нет… Разберетесь помаленьку.

Утешил, одним словом.

Шульгин коротко дернул щекой. Вспомнились собственные пророческие слова, сказанные еще тогда, в восемьдесят четвертом: «Черт, тебя, Андрюха, дернул! А я ведь давно говорил, что от твоих классических увлечений добра не жди. Одиссей, Одиссей! Сидел бы этот мелкий феодал на своей Итаке, как нормальному царю положено, и ничего бы не было. И Троя до сих пор бы на месте стояла…»

Но Воронцов, пожалуй, прав. И сам он, и, главное, девушки внешне никак не изменились. Но это заслуга гомеостатов, Сильвия вон вторую сотню лет в одной поре, да и Ирина, если по другой моде оденется и причешется – почти все та же загадочная девушка с Устьинского моста, какой встретилась Андрею в семьдесят шестом году[39].

Да и внутренне с чего им меняться? Экспедиции полярников или географов по полгода-году считаются нормой, а сколько еще профессий, связанных с разлуками? Вон Дмитрий десять лет ходил по морям, лишь на пару месяцев сходя на берег в отпуск. О войнах вообще нечего говорить.

Ирина, сильно сжав его ладонь, провела его по коридорам и трапам в свою каюту молча. Даже, кажется, сцепив зубы.

Захлопнула за собой дверь и только тут, в собственном, изолированном от всех мирке, дала волю чувствам. Она изо всех сил обняла Андрея, прижалась к нему всем телом и просто-напросто разрыдалась. Как самая обычная деревенская баба, не обученная психоаналитиками и не усвоившая канонов великосветской сдержанности. Как будто он действительно вернулся с какой-то прежней войны, откуда письма и весточки не доходили годами. Или вообще никогда.

«Скажи, что я писать ленив, что полк в поход послали, и чтоб меня не ждали…»

Он слушал ее рыдания, собирал губами слезы с ее щек, не позволяя никаких вольностей, руки его сомкнулись у нее на лопатках и так и оставались в этом положении. Он словно снова, как в самом начале их знакомства, понял, что она любит его гораздо больше, чем он ее. Хотя как можно тут говорить – больше, меньше? Она эмоциональнее, ничего не скажешь, но он знал, что без малейших сомнений отдаст жизнь ради нее. Если это, упаси бог, потребуется, и о чем еще говорить?