Читать книгу "Третий рейх: символы злодейства. История нацизма в Германии. 1933-1945 - Йонас Лессер"

В то время, когда Гитлер преследовал и истреблял евреев, Томас Манн написал эпическую сагу «Иосиф и его братья», в которой воздал должное евреям и их религии. Произведение структурой напоминает «Кольцо нибелунгов», но духовно оно – полная противоположность напыщенной музыкальной драме Вагнера, нордическому мифу, очаровавшему Гитлера. Томас Манн рассказывает миф монотеизма, достояния иудеев и христиан. Мы читаем о том, как три начала – душа, дух и материя – были заложены в основание созданной Богом Вселенной. По велению Отца, роль Духа состоит в том, чтобы указать душе, что ее истинное место не в этом мире, объяснить ей, что земные устремления ошибочны, и заставить ее устремиться в высшие сферы мира, чтобы обрести счастье в лоне Господа. Что может быть более противоположным концу «Кольца нибелунгов», чем этот конец, возвещающий спасение человеческой души?

С Ницше все обстоит намного сложнее. Его духовное развитие изобилует противоречиями. Можно сказать, что было несколько Ницше. Он был замечательный поэт, великий психолог, великий знаток немецкого языка, которым мастерски владел. Он проанализировал духовные изъяны европейской цивилизации, проявив недюжинную интуицию и проникновенность, он первым выступил против нигилизма цивилизации. Но и сам он лишь укрепил его и способствовал своим учением распространению тоталитаризма.

В молодые годы он называл косным того человека, который не понимал, что разные мнения разных людей могут мирно сосуществовать друг с другом. Он не хотел иметь ничего общего с людьми, твердившими соблазнительную ложь о расе, и говорил, что немецкая нация представляет собой результат смешения множества рас. В 1870 году он сказал, что Германская империя уничтожила немецкий дух и что объединенная Германия приняла в качестве государственного принципа лозунг «Германия, Германия превыше всего!». Ницше упрекал Бисмарка за то, что тот сделал вкус немцев «национальным», заразив их «национальной нервной лихорадкой» – то антифранцузской, то антисемитской, то антипольской лихорадкой вагнеровской тевтонской и прусской «тупости». С другой стороны, сам он гордился тем, что является добрым европейцем, и обвинял немцев в том, что они обожают тучи, дымку, туман и мрачность, что они неуловимы, что они более противоречивы, более непредсказуемы и более страшны, чем другие нации. Они, говорил Ницше, «хорошо знают окольные пути в хаос».

Все это хорошо, но, с другой стороны, Ницше питал отвращение к возвышению парламентского вздора, к появлению демократов, к оглуплению Европы и унижению европейца. Ницше высмеивал идею «свободы» и «равных прав» и высокомерно рассуждал о лавочниках, христианских чучелах, женщинах, англичанах и других демократах. Для того чтобы остановить упадок Европы, Ницше создал героическую философию «сверхчеловека» в своем панегирике «Так говорил Заратустра», в котором Томас Манн усмотрел зарождавшуюся манию величия Ницше. Сам он, однако, придерживался того мнения, что учение его евангелия возвестило наступление новой эпохи в истории человечества, возвестило переоценку всех ценностей. Величайшая опасность, учит Ницше, таится в «добре и справедливости». Поэтому новый пророк восклицает: «Ломайте. Ломайте все доброе и справедливое!» и «О братья, ожесточитесь!». Хорошо все, что укрепляет ощущение силы, плохо все, что происходит от слабости. Новый пророк, принесший эту странную весть, не желает, чтобы его путали с проповедниками равенства, утверждающими, что все люди равны. Ницше знает лучше: «Все боги мертвы: мы хотим, чтобы жил сверхчеловек!»

Он высмеивал как абсурдную идею о том, что все люди равны перед Богом. Для людей, говорит он, существуют запретные деяния и мнения, являющиеся прерогативой сильных личностей, которых недостойна остальная масса, порочащая страсти сильных людей. Ницше призывает покончить с этим преступлением против сильных, заново проведя грань между моралью господ и моралью рабов. Для первых он выводит следующее уравнение: Бог = благородство = могущество = красота = любовь Бога – и выдвигает лозунг: «Зло – это то, что зло для меня». Что же касается морали рабов, то «бунт рабов в сфере морали» был изобретением иудеев и христиан. По другому поводу он сказал: «Когда Платон и Сократ заговорили об истине и справедливости, они перестали быть греками и стали евреями». Если это не национал-социализм, то что это? «Зло – это то, что зло для меня»? В Третьем рейхе говорили: «Добро – это то, что полезно для немцев» – и действовали соответственно. Европейские народы будут долго помнить эти действия.

Ницше написал книгу «Антихрист», в которой назвал христианство аморальным позорным пятном человечества. Себя он, однако, провозгласил «евангелистом» новой веры, каковая переживет тысячелетия. В 1921 году Карл Краус проклял память Ницше в поэме «Антихрист», в которой писал, что Ницше не был – как он воображал – «мудрым и знающим целителем пороков своего времени, но лишь глубочайшим выражением его болезни, от которой оно до сих пор не оправилось». Разве он не высмеял Бога и святых, все, что они выстрадали и чему учили? Разве не он призывал ничтожества переоценить все ценности? Христианский Бог достаточно хорош для нас – всех остальных, – и Он освободит нас от зла. В том же году на германской политической сцене появляется Гитлер. Пятнадцать лет спустя один из его паладинов Бальдур фон Ширах сфотографировался на фоне бюста Ницше в его веймарском архиве и сказал, что идеи этого немецкого философа породили два великих национальных движения – национал-социализм и фашизм.

После того как нордическая Германия потерпела сокрушительное поражение, оставив после себя опустошенную Европу, Томас Манн назвал Ницше творцом и провозвестником европейского фашизма. Слова Ницше об «опасной жизни» стали девизом Италии Муссолини, а сверхчеловек стал идеалом Гитлера. Варварство, спущенное с цепи Ницше, кажется еще ужаснее оттого, что явилось оно спустя сто лет после гуманизма Гете и Шиллера. Ницше прославлял инстинкты, силу, динамизм, нисколько не заботясь о политических последствиях высказанных им идей. Типичный немец. В странах своего изгнания Томас Манн узнал, что в них возвышенный прагматизм направляет духовные дела и этот прагматизм ставит дух и мышление в положение ответственности за воздействие мышления на жизнь и действительность. Такой подход всегда был чужд Германии, где философия всегда была отделена от политики. Томас Манн приводит слова одного англичанина, который признался, что испытывает глубокую и искреннюю симпатию к немецкой культуре, но никогда не мог отделаться от сопутствующего этой симпатии отчаяния. Складывается такое впечатление, что любая дорога, избранная немецким поэтом или философом, приводит его на край бездонной пропасти, от которой он не может отойти и вынужден бросаться в нее вниз головой. Это, говорит Манн, как раз случай Ницше, типичный случай фатальности, нависающей над Германией и ее мыслителями. С его влечением к безграничным просторам мысли, с его романтической страстью, с его стремлением развернуть свое «я» в беспредельность, лишенную определенной цели, он еще раз отчетливо продемонстрировал немцам все, что сделало их пугалом и бичом всего мира и в конце концов довело до саморазрушения.

Третьим примером немецкой устремленности к бездне, имя которой национал-социализм, был Х.С. Чемберлен, зять Вагнера. В 1876 году, незадолго до того как он стал фанатичным поклонником Вагнера и немецким националистом, Чемберлен нетерпеливо обращается к Германии как к стране, путь которой не должен походить на пути других наций, потому что будущее Европы зависит от немцев. Под влиянием сочинений Вагнера и Гобино он задумывает и пишет «Основания XIX века». Книга имела большой успех в Германии. Император, большой друг Чемберлена, писал ему, что «германский ариец, дремавший в глубине моей души, часто восставал против традиций, но в очень странной манере. Теперь пришли вы и, как волшебник, навели порядок в запущенном дворе, зажгли во тьме свет. Вы указали цели, к которым мы должны стремиться во имя немцев, да и всего мира». Это Вильгельм II. Но самым опасным читателем Чемберлена был Адольф Гитлер.