Читать книгу "Москва-Ростов-Варшава - Ирина Горбачева"

– «Совместить приятное с полезным», – промелькнуло в голове, – интересно, как это будет всё выглядеть и сколько стоить?

– Расписку с Жанной мы аннулируем, конечно, если вы согласны и напишем новую уже между нами? Ваше участие будет стоить – списание десяти процентов от общей суммы долга за каждый провезённый телевизор. Но расходы на билеты и проживание в Москве и Польше – ваши. Согласны?

Прикинув, что за каждую поездку с долга будет списана приличная сумма, я сразу согласилась.

– Вот и договорились. Решим, решим все ваши проблемы. Раз вы согласны, тогда обсудим детали и напишем расписку.

– Прошу прощения, а какой резон везти телевизоры в Польшу? Они же сравнительно недорогие?

– Недорогие. Но кое-что с их продажи приобрести можно. Например, видеоприставки. Сможете провести два телевизора – быстрее рассчитаетесь.

– А как таможня?

– Не переживайте так. Телевизоры, запломбированные заводской пломбой и при них гарантийные документы и магазинные чеки. Всё продуманно и безопасно. Главное не переживайте. Когда вы сможете выехать в Москву? Я вам дам телефон человека он в Москве на вокзал привезёт телевизор. Если хотите, то сразу два.

– Нет, давайте пока один, потом видно будет. Его же ещё надо поставить в купе? Или в багаж лучше сдать?

– Давайте договоримся, никаких багажных отделений.

По дороге домой, я строила планы на предстоящее будущее.

– Подумаешь, отвезти телевизор! Такие деньги за такой пустяк! Надо позвонить Антоше.

Антоша – это Антонина, хорошая знакомая моих родителей. Папа когда-то служил с её мужем. Теперь она на пенсии, но работает в Москве на Кировской улице в военных кассах. Это недалеко от Центрального почтамта. Вот она и достаёт мне билеты «туда и обратно». Без неё, я бы никогда не смогла отстоять невероятные очереди в обычных кассах. Приглашение от варшавской тётки Хали, у меня всегда в наличии.

Естественно, не успев войти в квартиру, затренькал телефон.

– Ну, всё, я решил, что навсегда потерял тебя! – услышала я голос Глеба.

– Глебуш, я звонила тебе. Ты разве сидишь на месте? То трубку не берёшь, то сказали, что ты на выезде, – оправдывалась я.

– Да, тут дела такие… Ладно, ты как? Всё нормально? Я постараюсь сегодня подскочить, но не знаю когда, работы много.

– Понятно, постарайся, я уж очень тебя прошу, а то я скоро опять уеду, так и не увидимся.

– Уедешь, опять в Москву?

– Нет, в Варшаву.

– Что, Лёля там?

– Да ты что?! Долг отрабатывать.

– Что ни день, то новость… Ладно, я сейчас не могу разговаривать, смотри без меня ничего не решай, я приеду, обсудим.

Обсудим! Командир. Опять к чему-то придерётся. Ладно, надо ему вкусненькое приготовить. Без меня наверняка опять похудел, на сухомятке живёт. Худой, длинный, как Кощей в джинсах. Хорошо, что я к маме заехала. Сказано, мамочка! Обо всём подумает. Затарила меня мясом. Я-то его почти не ем. Но мама всегда говорит, что мужчина без мяса звереет, поэтому женщина может готовить рыбу, но для любимого, после рыбки на закуску, обязательно надо дать мяса. Ага! Я как увижу очередь, в мясном отделе так желание пропадает, его готовить, не то, что есть. Глеб сам набирает мясо на рынке, ему дешевле выходит, по понятным причинам. Господи, что из этого можно приготовить? Размышляя на эту насущную тему, я опять позвонила маме – Мамуль, ты не обижайся, а что это за мясо?

– На что мне обижаться, детка? Это говядина, если верить ценникам и цене. Ты знаешь, это ещё благодаря Люсе, она сказала, что с утра выкинут мясо у Темерника новый магазин, знаешь? Так, что мы брали, что давали. По два кило в руки давали! Очередь была такая длиннющая! Ой, мы столько пережили с ней, там такая драма была!

– Господи, у нас, что в очереди за мясом убивать стали? Что за драма?

– Представляешь, мы с ней стояли часа четыре, очередь такая была. Там ветер сквозной. Холодно. Наконец наша очередь в магазин уже вошла, а хвост очереди на улице остался. Ну вот, осталось до прилавка, человек двадцать, слышим крик на улице, шум, детский плач. Милицию зовут. Люся в очереди осталась, а я выскочила с некоторыми такими же любопытными из магазина.

– Мам, тебе больше всех надо? Меня учишь, а сама? Время, сейчас какое страшное?!

– Ой, не говори! Опомнится, не успела. Что значит массовый психоз. Ну, слушай. Выскочили на улицу, а там пожилой, такой солидный дядечка армянин держит на руках маленького мальчика. Пацанёнок, сам светленький такой, волосики беленькие, орёт, надрывается.

– Бабушка, я к бабушке хочу! Вырывается из его рук и ногами и руками лупит мужчину. А тот держит его, не выпускает, уговаривает. А вокруг женщины сумками мужичка бьют, орут.

– Чурка ребёнка украл! Понаехали гады!

Такое началось, думала, сейчас его растерзают! Тут через толпу пробралась женщина блондинка, русская на вид.

– Что вы делаете, – кричит, – это наш внук, остановитесь! Опомнитесь! Какой он чурка! Он здесь в Ростове родился! На Ростсельмаше вырос!

Мальчик, бабушку увидел, сразу к ней на шею, – Баба! Баба! – кричит.

Мужчина заплакал, – люди, что вы делаете? Как вам не стыдно? Я родился на Двадцатой линии, родители мои здесь родились, войну мальчишкой пережил, с четырнадцати лет на «Ростсельмаше» всю жизнь на сварке!

И люди, как протрезвели. Притихли, руками разводят, мол, хотели как лучше. Говорят, что недавно ребёнка на Западном посёлке украли. Сразу и не поймёшь кто кому родственник. Озлобили народ, сволочи.

Пара с внуком, конечно, никакого мяса не стали дожидаться. Повернулись и пошли, женщина вся в слезах. Мужчина платочком глаза вытирает. Они шли, а я на их спины осунувшиеся смотрела и тоже плакала. И многие женщины заплакали. Правителей наших ругать стали. Знаешь, Ника, что-то ушло с этими переменами в стране, что-то все мы потеряли, или теряем. До сих пор сердце болит. Говорят, знаешь, что в Баку, в Сумгаите было? Ника, что делается? В очереди пока постоишь, такого наслушаешься! Вот Лионеллочка наша где-то. Что с ней, как она?

– Да, мамуль, тяжело всё это. Ладно, ты успокойся. Выпей валерьянки. Я спросить тебя хотела кое о чём. Сейчас приду в себя после твоего рассказа и перезвоню.

А мне и, правда, стало не по себе. Неожиданно появились слёзы. Обидно до боли в сердце, не знаю только за кого. За себя, за пропавшую сестру, за эту смешанную несчастную семью? А может за свой двор, где родилась, школу, где училась, страну, где живу? Смута какая-то в нашем дорогом государстве. Что в «верхах», что у нас в «низах». Я вышла на балкон, облокотилась на перила, вдыхая теплый весенний воздух. Наш двор. Двором это назвать нельзя, рабочий посёлок, вокруг живут заводские трудяги. И кто только и какой национальности не живёт в этих домах. А в нашем доме? А во дворе на нашей Линии, где я родилась?