Читать книгу "Книга о Боге - Кодзиро Сэридзава"

— Но мне все это кажется очень трогательным…

— Наверное, потому, что ты не христианин.

— Да нет, скорее потому, что в свое время я много всего передумал о Боге, но это было давно, и в моей голове не осталось никаких устойчивых представлений. Слушая тебя, я понял, что ты действительно великий ученый. И в своих астрономических изысканиях, и в своих метафизических размышлениях о божественном, о вере ты совершенно свободен от предвзятости и сложившихся понятий, ты с недоверием относишься даже к самому себе и основываешься только на реальных фактах. И какими бы абсурдными, невозможными ни казались бы теперь твои выводы, обязательно придет день, когда будет доказана их справедливость. Я в этом совершенно уверен.

— Спасибо. Знаешь, когда я покину эти горы и вернусь к нормальной жизни, я постараюсь сразу же увидеться со своими однокашниками по лицею, среди них есть прекрасные философы и богословы, и поговорю с ними о Боге, сошедшем на Иисуса, и о Воскресении. Они относятся к предмету своего изучения точно так же, как я к своим естественным наукам, то есть считают, что их изыскания влияют на судьбы человечества, поэтому они должны внимательно меня выслушать. Тогда я смогу удовлетворить и твою любознательность. Именно твоя искренняя заинтересованность пробудила во мне желание узнать об этом побольше. Спасибо тебе.

— Это тебе спасибо. По сути, твое отношение к науке есть не что иное, как отношение к человеческой жизни. Ты заставил меня задуматься о собственной жизни и прийти к выводу, что мне следует быть более уверенным в себе.

— Ну, раз так, надо бы сказать тебе еще кое-что, я давно уже хотел, да все не решался. Но коль скоро мы коснулись этой темы…

— Скажи, конечно, что бы там ни было…

— Это о любви Бога к тебе… А, мы уже пришли. Хорошо, оставим это до послеобеденной прогулки.

В самом деле, пора было возвращаться в отель. Я готов был сразу же подняться к Жаку, так мне не терпелось узнать, о чем он хотел сказать, но, вовремя вспомнив о его научных занятиях, не стал этого делать. За обедом я попытался вернуть разговор в прежнее русло, но Жак никак не прореагировал на мои намеки. Во время послеобеденных сеансов климатотерапии я не находил себе места, и потому мне не удалось достичь обычного состояния полной отрешенности. Услышав звон деревенского колокола, возвещавшего конец процедур, я моментально вскочил и стал поспешно готовиться к прогулке. Натянув на ноги валенки, спустился вниз и стал ждать остальных. Скоро они появились, и, выйдя наружу, мы двинулись вперед по снежной дороге. Только на этот раз мы направились не к Скале Чудес, Жак выбрал пологую Тропу Безмолвия. Говорить начали почти сразу же, может быть потому, что ровная снежная дорога особенно располагала к беседе.

— Вчера я был в клинике у профессора Д., — сказал Жак, — дал ему полный отчет о нашей группе и, возможно забегая вперед, спросил его, сможем ли мы после весеннего таяния снегов вернуться к нормальной жизни. Правда, мне разрешено заниматься научной работой в больничной палате, но, находясь в полной изоляции, вдалеке от своих учителей и коллег, я вынужденно продвигаюсь на ощупь, а зачастую даже топчусь на месте, и это не доставляет мне никакой радости. Боюсь, и на моем состоянии это сказывается не лучшим образом. Поэтому я со всей решительностью заявил, что хотел бы вернуться в университет, как только растает снег.

Я лишился дара речи, ведь это был вовсе не тот разговор, которого я ожидал. Впрочем, остальные тоже никак не прореагировали на слова Жака, только молча вглядывались в его посерьезневшее лицо.

— Профессор сказал, что Морис и Жан, если у них не будет ухудшения, смогут покинуть лечебницу. Похоже, что великий Бог решил вернуть вас обоих в родные леса. Очень этому рад.

— Ну, и что я такого сделал, что твой великий Боже позволяет мне уехать? — как всегда, подколол его Морис.

— Ты принял решение продолжить дело своего отца. И еще, ты честно противостоял смерти, научился принимать близко к сердцу страдания других людей, научился быть благодарным тому, что у тебя есть. И Великий Господь воздал тебе по заслугам.

— Жак, когда это ты сделался проповедником?

— Я вовсе не проповедник. Ты, Жан, тоже оказался достойным человеком. Я слышал от твоей матери, что, попав сюда, ты стал с благодарностью вспоминать своего погибшего на фронте отца. Она говорила, что ты серьезно отнесся и к выбору профессии, чем порадовал дядюшку. Так что и тебе Бог воздал по заслугам. И весной после таяния снега вы оба вернетесь к нормальной жизни и забудете о туберкулезе. Кто меня беспокоит, так это ты, Кодзиро, — сказал он, наконец-то поворачиваясь ко мне. — Ты часто рассказывал мне о своей специальности, экономике. Я почерпнул много нового из наших с тобой бесед, но у меня создалось впечатление, что сам ты не так уж охотно изучаешь эту выбранную тобой науку. Или я не прав? Ты приехал во Францию вместе с женой, одно это говорит о том, что ты, как и Морис, принадлежишь к классу буржуазии. Будет лучше, если ты последуешь его примеру и выберешь профессию, более отвечающую твоему положению в обществе. Зачем тебе мучиться, изучая экономику? Мне кажется, ты вполне можешь пойти по иному пути и получать от жизни больше радости. Скорее всего, именно этого Господь и ждет от тебя…

— Спасибо. Но, похоже, ты плохо знаешь об истинном положении дел в нашей отсталой Японии. Там тоже есть капиталисты, но их число ничтожно, у нас еще не существует такой буржуазии, как у вас. И я оплачиваю свое учение не за счет процентов с капитала… Дело в том, что один филантроп, обнаружив у меня некоторые способности, ассигновал деньги на мои занятия наукой, которая, по его мысли, поможет Японии догнать развитые страны. И сумма, им выделенная, не так уж велика, просто мне повезло: во Франции инфляция, и моих средств вполне хватает на то, чтобы поближе познакомиться с французской культурой, не говоря уже о том, что, заболев, я смог себе позволить поселиться вместе с вами здесь, в отеле «Режина». В этом-то и проявилась милость Бога по отношению ко мне…

— Прости, я не думал… Я знал о твоем отце, но не предполагал, что в Японии…

Объясняя ранее Жаку, почему я выбрал теорию денег в качестве основной темы своих изысканий, я рассказал ему об отце, который, полагая, что иметь состояние — грех, все свое имущество отдал Богу, именно ради того, чтобы выяснить, действительно ли это грех, — сказал я тогда Жаку, — я и выбрал предметом своего изучения деньги, этот символ собственности; теперь мне было стыдно, что я решился заговорить с ним о своей частной жизни, ведь во Франции это не принято…

— Я знаю, ты придерживаешься мнения, что человек должен выбирать ту профессию, которая ему по душе, которая доставляет ему радость, но я-то выбрал экономику из чувства долга перед родиной, я видел в ней что-то вроде своей миссии. Почему же именно в тот момент, когда я, закончив учение, был готов вернуться в Японию, чтобы выполнять там свою миссию, я вдруг заболел туберкулезом? Вот о чем мне хотелось бы спросить твоего великого Господа.

— Да, конечно, ты прав…

— Когда я узнал, что здесь меня могут вылечить от туберкулеза, я успокоился, поняв, что еще смогу вернуться на родину и исполнить свой долг… Но недавно мне сказали, что больным туберкулезом вреден морской воздух, а отсюда следует, что, даже если я полностью выздоровею, сорокапятидневное путешествие по морю до Японии может вполне вызвать рецидив болезни, и теперь я в полном смятении. Мои парижские друзья пытаются ободрить меня, говорят, что мне просто следует остаться во Франции, дают разные советы. В конце концов, за неимением другого выхода я могу жить и здесь, но ведь для этой страны моя экономика — никакая не профессия.