Читать книгу "Милый недруг - Джин Уэбстер"

Как только ужин кончился, мы с облегчением встали и поспешили в его личные апартаменты, куда стиль Мак-Гурк не проникает. Никто никогда не входит ни в его кабинет, ни в лабораторию, кроме Люэлина, коротенького, кривоногого человечка, соединяющего обязанности горничной и шофера.

Хотя я на своем веку видела и более веселые комнаты, но для мужского кабинета не так уж плохо — везде книги, с полу до потолка, а непоместившиеся лежат кучами на полу, столах и камине; полдюжины бездонных кожаных кресел, два коврика, и опять черный мраморный камин, на этот раз с веселым пламенем. В роли безделушек — чучело пеликана и журавль с лягушкой во рту, да еще енот, сидящий на бревне, и лакированная сельдь. В воздухе носится легкий аромат йодоформа.

Доктор сам сварил кофе на какой-то французской машинке, и мы постарались забыть о существовании этой Мэгги. Он сделал все что мог, чтобы быть гостеприимным хозяином, и я могу сказать, что слово «слабоумие» не прозвучало ни разу. Оказывается, доктор в часы отдыха — рыболов; он обменивался с Перси рассказами о лососях и форели, а в конце концов достал ящик с мухами и галантно преподнес нам какие-то особенные экземпляры — «Серебряный доктор» и «Джек Скотт» — чтобы сделать из них шляпные булавки. Затем беседа перешла на шотландские луга, и он рассказал об одной ночи, когда он заблудился и до рассвета бродил по вереску. Не подлежит сомнению, что сердце доктора обитает в шотландских горах[22].

Боюсь, что мы с Бетси были несправедливы к нему. Трудно отказаться от столь интересной мысли, но, очень может быть, он не совершил никакого преступления. Теперь мы склонны думать, что он потерпел неудачу в любви.

Право, возмутительно с моей стороны издеваться над бедным доктором, ибо, несмотря на суровую мрачность, его надо бы пожалеть. Подумай только, после мучительного обхода он возвращается домой, к одинокой трапезе в этой страшной столовой!

Как ты думаешь, его не развеселит, если я пошлю своих художников намалевать на стенах его столовой бордюр из зайчиков?

Любящая, как всегда,

Салли.

Дорогая Джуди!

Неужели ты никогда не вернешься в Нью-Йорк? Пожалуйста, поторопись. Мне нужна новая шляпа, и я хочу купить ее на Пятой Авеню, а не у нас в деревне.

Миссис Греби, наша лучшая модистка, не признает рабского подражания парижским модам, она выпускает свои собственные фасоны. Правда, три года тому назад она решилась на большую уступку, совершила обход нью-йоркских магазинов и до сих пор создает модели по тогдашнему вдохновению.

Вдобавок, кроме моей собственной шляпы, мне нужно купить 113 шляп для моих детей, не говоря уже о ботинках, штанишках, рубашках, лентах для волос, чулках и подвязках. Нелегкое дело прилично одевать такую семью!

Получила ли ты письмо, которое я тебе писала на прошлой неделе? У тебя не хватило вежливости упомянуть о нем, а между тем, оно написано на семнадцати страницах и отняло у меня целые дни.

С почтением

С. Мак-Брайд.

P.S. Почему ты ничего не сообщаешь о Гордоне? Видела ли ты его, говорил ли он обо мне? Ухаживает ли он за какой-нибудь из тех хорошеньких южных девиц, которыми кишит Вашингтон? Ты ведь отлично знаешь, что мне хочется услышать о нем. Почему ты такая свинья?

Вторник, 4.27 дня.

Дорогая Джуди!

Твою телеграмму передали мне две минуты тому назад по телефону.

Да, спасибо, я с восторгом приеду в четверг в 5.49. И пожалуйста, не приглашай никого на этот вечер, я намерена сидеть до полуночи и беседовать с тобой и с председателем о приюте Джона Грайера.

Пятницу, субботу и понедельник мне придется посвятить покупкам. Разумеется, ты права — у меня и без того больше платьев, чем требуется для такой плененной птицы, но когда приходит весна, я тоскую по новому оперению. Я каждый вечер надеваю robe de soiree[23], чтобы скорее износить их — нет, это не совсем верно, я ношу их для того, чтобы убедить себя, что я все еще обыкновенная девушка, несмотря на необыкновенную жизнь, в которую ты меня втолкнула.

Высокородный С. У. застал меня вчера в крепдешиновом платье цвета морской волны (произведение Джейн, но совсем как парижское). Он был весьма удивлен, что я не собираюсь на бал. Я пригласила его пообедать со мной, и он принял приглашение. Мы были очень любезны друг с другом. За обедом он совсем разошелся. Еда, по-видимому, ему впрок.

Если в Нью-Йорке сейчас какой-нибудь Бернард Шоу, я, пожалуй, уделила бы в субботу часик-другой для matinee[24]. Его диалоги — такой живительный контраст к беседам С.У!

Не стоит больше писать. Потерплю немножко и буду говорить.

Addio! Салли.

P.S. Увы! Только я успела найти в докторе проблеск приятности, как он снова вышел из себя и был непозволительно противен. У нас, к несчастью, пять случаев кори, и доктор дал нам понять, что мы с мисс Снейс привили эту корь нарочно, ему назло. Я ничего не имела бы против, если бы Робин Мак-Рэй подал в отставку.

Среда.

Милый недруг!

Вашу краткую, полную достоинства записку получила. Я никогда не видела человека, чей литературный стиль так походил бы на его разговорную речь.

Вы пишете, что будете весьма признательны, если я брошу нелепую манеру называть Вас «недругом». Я брошу свою нелепую манеру, как только Вы бросите Вашу нелепую манеру злиться и ругаться из-за всякой мелочи, которая Вам не по вкусу.

Завтра уезжаю на четыре дня в Нью-Йорк.

Уважающая вас

С. Мак-Брайд.

Chez les Pendletons[25],

Нью-Йорк.

Милый недруг!

Надеюсь, это письмо застанет Вас в более приятном настроении, чем в последний раз. Я настойчиво утверждаю, что два новых случая кори следует приписать не проискам заведующей, а, скорее, никуда не годной анатомии нашего здания, где нельзя изолировать заразных больных.

Так как Вы не изволили навестить нас вчера утром перед моим отъездом, я не могла дать Вам прощальных советов. Вот и пишу Вам, чтобы попросить: обратите Ваше пристальное око на Мэми Проут, она вся покрыта красной сыпью, которая может оказаться корью, хотя я надеюсь, что нет. У Мэми часто бывает сыпь.

Вернусь в тюрьму в будущий понедельник, в шесть часов вечера.

Уважающая Вас

С. Мак-Брайд.