Читать книгу "Как бы волшебная сказка - Грэм Джойс"

Но паутина! Даже в полутьме можно было различить паутину, протянувшуюся между некоторыми картинами и инструментами на стенах. По крайней мере, подумала я, это означает долгое отсутствие здесь женской руки.

Я огляделась в поисках телефона. Я уже придумала историю, какую расскажу маме с папой: как встретила старинную подругу, родители которой расположились в своем доме-фургоне возле моря. Я собиралась рассказать, что мы отправились туда неожиданно, под влиянием момента. Уверена, я бы соврала, не запнулась.

– Что ты ищешь?

– Ищу, где у тебя телефон.

– Телефон?

– Надо позвонить родителям. Они будут волноваться, если не позвонить.

– Тут нет телефона.

Сердце у меня упало.

– Нет телефона? Как это вообще может быть, что нет телефона?

– Прости. Мы отказались от всяких таких штучек.

– Неужели во всей деревне нет? Должен же быть хоть один телефон!

– Деревне? Никакой деревни тут нет. Послушай, это так важно?

– Конечно! Мне надо сообщить им, что со мной все хорошо.

– Тара, сколько тебе лет, дорогая?

– Пятнадцать, скоро будет шестнадцать.

Лицо его исказилось.

– Пятнадцать! Пятнадцать! Теперь я все понимаю. Да, проблема. Вот те на! – Человек, который выглядел таким бодрым и молодым в колокольчиковом лесу, теперь неожиданно показался усталым и измученным заботами. – Я не должен был привозить тебя сюда. Это моя ошибка. Был околдован.

Околдован. Не мной ли, имел он в виду? Но меня больше интересовала практическая сторона ситуации.

– А в каком-нибудь из других домов нет телефона? На той стороне озера.

– Нет. Ни в одном. Я уже говорил: мы не признаем все эти вещи.

– Но как вы передаете сообщения? То есть на расстояние.

– Письмами. Из уст в уста.

– О боже!

– Мне придется отвезти тебя обратно, да? – печально спросил он.

Я раздумывала о том, что лучше. Скакать обратно в темноте – даже если это возможно, – чтобы приехать часам к четырем утра, или переночевать здесь, а вернуться днем и расплатиться сразу за все. И в том и в другом случае мне крепко достанется, когда вернусь домой.

– Ты можешь скакать в темноте?

– Такое возможно. Почему ты спрашиваешь?

– Потому что, наверно, придется отправиться немедленно.

– Немедленно? – вскричал он. – Мы не можем отправиться немедленно. Не сможем переправиться этой ночью!

– А когда сможем?

Он вздохнул и взглянул на меня, словно только сейчас увидел меня впервые. Грустно покачал головой, затем схватил лампу и подошел с ней к шкафу. Шкаф был полон старинных книг и свитков карт, древних, как в капитанской каюте огромного парусника. Достав одну, он отнес ее к столу. Я видела, что она начерчена не на бумаге, а на красивом кремовом пергаменте. Он развернул ее и прижал один конец лампой. И, придерживая другой конец рукой, углубился в карту.

Я разглядела прекрасные рисунки от руки, изображающие фазы луны. По углам карты – изящные полутоновые наброски ангелочков, олицетворяющих четыре ветра и, надув щеки, нагоняющих бури. Загадочность карте придавали и колонки цифр, выведенных тушью. Он пробежал пальцем по цифрам.

– Вот, – сказал он. – Это ближайшая дата, когда можно будет переправиться.

– Когда это будет?

– Через шесть месяцев.

Вот так я осталась там и пробыла с ним, пока не истекли шесть месяцев. И при первой возможности вернулась. Это произошло перед Рождеством. И оказалось, что для всех вас прошло двадцать лет.

13

В восемнадцатом веке отношение к Уильяму Шекспиру изменилось и его стали воспринимать как гения-дитя, саванта – ученого идиота, частью потому, что он нарушил правила Трагедии, но также и потому, что он написал свои пьесы до установления какого-либо согласия в культуре относительно того, что доказуемая реальность безусловно говорит больше нашему опыту о мире, в котором мы живем, нежели может сказать любой миф, сказка или выдумка.

Джон Клют[16]

В окно столовой Эмбер увидела, как во двор въезжает отцовский потрепанный пикап.

– Папа вернулся! – крикнула она.

– Тара с ним? – поинтересовалась Женевьева.

– Нет. Погоди. Вид у него злой.

– Правда?

Женевьева бросилась в столовую и уставилась в окно. Она полдня готовила и пекла. Тара была приглашена к ним на чай. Предполагалось, что это будут семейные посиделки, на которых все смогут познакомиться с Тарой без надзора Делла и Мэри, без их комментариев и контроля за каждым словом и каждым ответом на каждое слово. Между тем выражение лица Питера читалось так же легко, как заголовок таблоида.

– Ох!

Она открыла ему дверь. Он поднял бровь и протиснулся мимо нее в прихожую.

– Видел тетю Тару? – спросила Эмбер.

– Еще бы!

Питер снял куртку. Затем сбросил ботинки и попытался вложить их в переполненную корзину для обуви, но они упали на пол. Он вздохнул, сделал еще попытку, но безуспешно.

– Мне нравится тетя Тара, – сказала Джози, – пускай даже она непонятно пахнет.

– Это хорошо, – кивнул Питер. – А пахнет она пачулевым маслом. А теперь не переберетесь ли вы все в гостиную, пока я тут поболтаю с вашей мамочкой?

– Я хочу послушать, – сопротивлялась Джози.

– Тебе это не интересно.

– Нет, интересно! – закричала та. – Интересно. Правда, Эмбер? Правда интересно?

– Живо!

Питер не очень часто говорил в таком тоне, поэтому сейчас дети поняли, что лучше бы и вправду убраться поживее. Он вошел в кухню, достал из буфета бутылку коньяка и отвинтил крышку. Налил себе умеренную дозу.

– Хочешь?

– Нет, – ответила Женевьева, закрыв за собой дверь и привалившись к ней спиной. – Где она?

– Я погнал ее обратно к маме с папой.

– Погнал?

Питер присел к кухонному столу, глотнул коньяка. Поставил стакан:

– Нет, ну ни хрена себе!