Читать книгу "Детонатор - Александр Тамоников"

Обмотавшись покрывалом, Красоткин встал, пошарил в карманах и протянул несколько сотенных купюр.

— Возьми, — сказал он, нетерпеливо дернув рукой. — И уходи, уходи.

Возможно, Карина немного заразилась безумием от этого человека. Потому что никто ее за язык не дергал, а она сказала:

— Здесь много.

И спрятала руки за спину.

— Бери-бери. — Он снова тряхнул деньгами. — Мне деньги больше не нужны.

— Почему? — спросила Карина.

— Тебя это не касается. Бери и уходи.

Казалось, в уголках его глаз блеснули слезы, но скорее всего — нет. Карина поспешно схватила доллары и стала одеваться.

— Чудной вы, — пробормотала она, затягивая поясок на талии. — Впервые вижу мужика, которому деньги не нужны.

Ее клиент улыбнулся жутковатой улыбкой и произнес:

— Деньги мне не нужны, потому что меня больше нет. Я умер.

— Как же умерли, если вы живой, только немного пьяный?

— Пьяный я не немного, а очень. Потому что иначе не получится. Струшу. Не получился из меня предатель.

Когда он засмеялся, с трудом выталкивая из глотки сухие, каркающие звуки, Карина отпрянула и опрометью выбежала из комнаты. Из-за захлопнувшейся двери все звучал этот пугающий смех, поэтому она старалась как можно громче топать каблуками, чтобы поскорее заглушить его.

Красоткин проснулся среди ночи в ярко освещенном гостиничном номере, провел рукой по лицу и с удивлением обнаружил, что глаза его мокры от слез. Надо же! Он и в детстве никогда не плакал, если верить воспоминаниям. Страстно хотелось помолиться, но он посчитал, что не вправе делать это, а потому просто встал, хлебнул обжигающего виски и подошел к окну.

Москва полыхала огнями, но все равно была погружена во мрак. Отражение освещенной комнаты не заслоняло собой ночь, а лишь подчеркивало ее давление снаружи. Оконные стекла казались ненадежной преградой между светом и тьмой, грозящей хлынуть в отель и разом затопить его, как бездна поглощает затонувшие корабли.

Красоткин уткнулся лбом в холодное стекло. Это было приятное ощущение. И главное, теперь он не видел себя. Как будто его не было. Как будто его УЖЕ не было. И ведь не будет, а?

Леденящий страх дохнул в затылок, взъерошив волосы и наполнив уши слабым звоном. Показалось, что за спиной кто-то есть. Не просто КТО-ТО, а Смерть, готовая похлопать Красоткина по плечу: «Эй… Эй! Я здесь». Очень хотелось обернуться, однако это невозможно было сделать. Поскорей бы опьянеть.

Красоткин опять приложился к бутылке, а потом минут пять преодолевал рвотные спазмы, кривляясь, как безумный паяц. Зато в голове зашумело, зрение смягчилось и стало расплывчатым. Лишь тогда Красоткин повернулся назад и настороженно оглядел пустой номер, постепенно убеждаясь, что за спиной никого нет. Присел на подоконник и замер, прислушиваясь к тишине и своим ощущениям.

Было гадко. Было жутко. Было тревожно. Красоткин понимал, что отныне это может стать его обычным состоянием. Издерганный, жалкий, несчастный, он будет ждать, когда его арестуют, — ждать каждый день, каждый час, вздрагивая от каждого звонка или шума подъезжающей машины. И однажды это случится. И выведут его из дома, а он, криво улыбаясь, скажет родным, чтобы не волновались: мол, это ошибка, я скоро вернусь.

Но не вернется. И в конечном итоге все они узнают, в чем дело. И пойдут ахи да охи: «Как?.. Неужели?.. А мы и не подозревали… Кто бы мог подумать…» Особенно постарается жена. Ведь, уступив ей, он стал жалким, презираемым предателем.

«Но самое плохое, — подвел итог Красоткин, — что наказанием в виде лишения свободы тут не отделаешься. По моей вине погибли люди. Страшно подумать: двенадцать человек! Значит, я убийца, душегуб. Уголовным кодексом для таких предусмотрены самые разные наказания. А библейская статья только одна: котел с бурлящей смолой… — Он потер ладонями лицо, как будто оно онемело на морозе. — Интересно, как описали бы ад древние, доживи они до наших дней? После всех этих сталинских гулагов и гитлеровских освенцимов?»

Красоткин захохотал и осекся, сообразив, что только что рассуждал вслух. Удел всех приговоренных к пожизненному заключению в одиночной камере.

— Не хочу, — сказал он, тщательно выговаривая каждый слог. — Ни за что.

В половине четвертого утра он обнаружил, что вторая бутылка тоже пуста. Тогда он поднял валяющийся на полу галстук и, чтобы ни о чем не думать, включил телевизор. На экране высветились две загорелые девицы, прикидывающиеся лесбиянками. Мясистый атлет, присоединившийся к ним в спальне, прикидывался, что ему не терпится поиметь подружек вместе и поодиночке, а сам, судя по вымученной улыбке, дождаться не мог, когда получит гонорар и отчалит. Лица у девиц были такими же гладкими, как их блестящие от крема ягодицы.

По другому каналу крутили клипы, в которых тоже хватало голых задниц, но демонстрировались они урывками, чтобы поддерживать неослабевающий зрительский интерес. Крупный план певичек, общий план певичек, затем виляющие в такт музыке попки певичек. И опять все сначала.

«Сплошная задница», — констатировал Красоткин и выключил телевизор.

А теперь надо разбить зеркало, воспользовавшись, за неимением трости, одной из пустых бутылок? Нет, это было бы слишком пошло и шумно.

Вскарабкавшись на подоконник, Красоткин аккуратно закрепил на карнизе галстучную петлю. Она была коротковата, так что пришлось встать на цыпочки, чтобы просунуть в нее неловко вывернутую шею.

«Надо бы на осине, как Иуда», — подумал Красоткин, прежде чем шагнуть в пропасть, разверзшуюся под ним.

Это была его последняя мысль. Короткая и необязательная, как оборвавшаяся жизнь.

Глава шестая

Они жаждут крови

Среднерусский городок Вологонск не мог похвастаться ни размерами, ни историей, ни хотя бы одним сколько-нибудь известным жителем, прославившимся на поприще науки, искусства или военного дела. Имелись здесь обязательные церкви, пустовавшие от праздника до праздника, два заводика, относительно прямая улица, считающаяся центральной, а на ней — супермаркет, возникший на месте прежнего универсама и мало изменившийся с тех пор.

Вологонцы жили той же привычной, размеренной жизнью, что и все россияне, особенно за пределами шумной, кичливой, лихорадочно-деятельной столицы. По утрам те, у кого была работа, отправлялись на работу, а те, кому возраст позволял пока не слишком утруждаться, собирались в школах и детских садах, где их учили различным важным вещам: от азбуки до астрономии и православия.

Пьющих мужчин и женщин в Вологонске было не больше, чем в любом другом городке российской глубинки. Не брали числом и трезвенники. Продвинутая молодежь от зари до зари зависала в «Одноклассниках» или вяло переругивалась в «Фэйсбуке». Остальные коротали свободное время у телевизоров.

Случалось, в Вологонске убивали — как правило, на бытовой почве, орудуя какими-нибудь предметами домашнего обихода: кухонными ножами, молотками, ножницами, гвоздодерами, даже напильниками. Но эти происшествия были относительно редкими и не давали много пищи для обсуждений. Кинотеатр все грозились открыть, но все не открывали. Театр, равно как и музей, отсутствовал, да и кто бы туда поперся? Поэтому одним из главных развлечений в городе считались путешествия, да хотя бы в не столь отдаленный Ново-Матвеевск, где имелся не один супермаркет, а целых два, и где по выходным функционировал небольшой вещевой рынок, заполненный товарами из дружественного Китая и не вполне дружественной Польши.