Читать книгу "О стыде. Умереть, но не сказать - Борис Цирюльник"

Стратегия обретения устойчивости косвенно помогает преодолеть последствия травмы, заставляя интересоваться произведениями искусства, проявлять социальную или вербальную активность, «позволяя жертве изменить свой статус, — из жертвы насилия превратиться в притягивающий воображение объект». Жестокость в этом случае перетекает в категорию воображаемого, заставляя верить, что процесс трансформации реальности состоялся. Ребенок участвует в процессе собственной реконструкции, порой не помня о том, что ему пришлось выстрадать[118].

Когда факторы обретения устойчивости оказываются многочисленными и взаимосвязанными, число детей, находящихся в бедственном положении, в течение года с момента совершения насилия уменьшается почти вдвое[119]. Подобное облегчение не означает, что они забыли все случившееся с ними, — просто травма требует от них начать активный поиск эмоциональной поддержки извне, а также художественных произведений, представляющих собой метафорический рассказ о тех или иных травмах[120].

Принадлежность пережившего травму к семье или большому коллективу объясняет, каким образом удар, обрушиваясь на одно из звеньев цепи, одновременно атакует и остальные, разрушая единство целого[121]. Реакции окружения столь тесно взаимосвязаны, что достаточно одному члену семьи впасть в депрессию, и риск того, что от этого испытают шок остальные, увеличивается втрое. «Я сопровождал ее в комиссариат, постоянно находился рядом, — рассказывает супруг, — а сегодня чувствую, как мне плохо». Если насилуют жену, 59 % всех мужей погружаются в депрессию; если нечто подобное случается с ребенком, депрессия поражает почти 67 % родителей[122].

Наиболее очевидный фактор устойчивости, как было выявлено в результате регулярных и длительных исследований, — создание устойчивой «системы связей». Те пережившие травму, которым удалось впоследствии создать прочную пару, достигали лучших результатов с точки зрения эффекта эмоциональной защиты[123]. Защитный эффект в одинаковой степени распространяется на обоих уязвленных партнеров. Несколько месяцев адаптации — и каждый из них способен помочь другому восстановиться: «Мне становится спокойнее, когда мой муж находится здесь…», «Моя жена — мой эмоциональный хребет, я выстраиваю свою жизнь ради нее, вокруг нее. Рядом с ней я наконец-то начал жить». Взаимозащитный эффект выражается в увеличении у обоих супругов продолжительности жизни, меньшем количестве физических заболеваний и депрессий (если, конечно, речь идет о стабильных браках). Грамотно выстроенные беседы с психологом и психологические тесты отчасти свидетельствуют, что супруги ведут более правильный образ жизни и быстрее справляются с депрессией.

Мы можем пояснить это утверждение, сказав, что стабильность брака создает ощущение благополучия семьи, уверенность в партнере придает уверенность в самом себе: «Я могу рассчитывать на нее», «Он всегда был рядом, когда я нуждалась в нем». Подобное согласие снимает тоску, тревогу и позволяет лучше сосредоточить усилие на социальной стороне жизни. Переживший травму обретает в своей «второй половинке» необходимую привязанность, которая помогла ему однажды в детстве и придала сил жить дальше. Когда этой базовой уверенности не хватает, лишенному ее в браке дается второй шанс, благодаря которому он приобретает силу и спокойствие, которых ему не хватало прежде[124].

При этом «устойчивый» брак вовсе не синонимичен «качеству связи». Переживший травму, чувствующий, что рядом с надежным партнером находиться правильно, старается это делать, даже если связь оказывается сложной и требует некоторых жертв: «Допустим, он желает заставить меня отказаться от некоторых моих общественных авантюр. Мне хотелось быть журналистом, однако эта профессия вынуждает много путешествовать, что означает подвергнуть риску разрушения семью, в которой я так нуждаюсь. Значит, я откажусь от всех приключений и соглашусь окунуться в рутину рядом с ним. Это отречение стоило мне дорого, однако без мужа вся моя жизнь рухнет».

Мы часто видим, как в устойчивых браках разрушенная сексуальным насилием безопасная связь постепенно восстанавливается. Изнасилованная женщина может отождествлять сексуальность с жестокостью, от которой пытается защититься, замораживая сексуальные отношения и отвергая даже обыкновенные жесты нежности. Чувствуя себя в безопасности рядом с партнером, она принимает ухаживания и соглашается на секс, чтобы «сделать ему приятно». В устойчивых и безопасных браках сексуальность постоянно подогревается партнерами. Оценка степени привязанности в этом случае свидетельствует о повышенной безопасности и одновременно — о возможности испытывать сексуальное наслаждение[125]. Страх вновь оказаться покинутым, страдание от возможной потери близкого человека могут быть столь ощутимы, что один из супругов соглашается терпеть присутствие другого, даже если за это приходится дорого заплатить.

Бывает, что подобная чувственная сделка имеет чересчур высокую цену — если один из партнеров пытается извлечь из нее максимальную выгоду. Понимая, что его жена (муж) соглашается заплатить за стабильность, переживший травму желает слишком многого и тем самым обесценивает супруга. Когда один из супругов использует желание другого обрести стабильность и построить новые отношения, основой которых оказывается превосходство, это приводит к деперсонализации, подавленности и депрессии.

Большую часть времени понимающий супруг испытывает удовольствие, поддерживая того, кто пережил травму, он чувствует себя хорошо, когда делает хорошо своему ближнему. Этот негласный договор и приводит к формированию устойчивой пары — спокойной, уверенной в себе, взаимодействие внутри которой способствует формированию длительной безопасной связи (что отнюдь не является синонимом «поверхностности»), каждый из участников которой насыщает силами другого, не запирая его в тюрьму собственной привязанности.