Читать книгу "Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга 2 - Андрей Лазарчук"

Теперь, когда ему не требовалось притворяться живым, он почувствовал себя куда свободнее.

Мерин, то ли обозный, то ли крестьянский, нёсся в ужасе тем бешеным галопом, который даже призовой конь способен держать вёрст пять, после чего падает навсегда. Но этот пронёсся и десять вёрст, и двадцать – не замедляя темпа. Подковы слетели давно и копыта его разбились по самые бабки, когда дорога вдруг перебросилась через мостик и как-то размылась, растеклась, утратив обочины.

Утром здесь славно погуляла смерть…

Другим взором Сарвил окинул это поле. Призрачные фигуры бродили по нему на ощупь, натыкаясь на что-то ещё более призрачное. Сарвил мог бы задержаться и рассмотреть всё подробнее, и расспросить этих убитых – ему надо было просто позволить себе… примерно так же простой человек, войдя из яркого полудня в тёмный зал, должен остановиться и позволить глазам привыкнуть к другому свету, – но что-то в расположении фигур, в их неуверенном слепом танце подсказывало Сарвилу, что главный ответ не здесь.

Стреноженные кони паслись за следующим мостом, и несколько живых солдат-конкордийцев спали в тени. Они не проснулись, когда Сарвил разрубил путы у дрожащей молодой кобылки. Мерина он отпустил, и тот рухнул, как мешок с костями, даже не вскрикнув. В каком-то смысле он был давно мёртв…

Как и сам Сарвил.

Мешок с костями…

Сарвил хоть и пустил кобылку в галоп, но не гнал так беспощадно. Не из жалости. Ей всё равно конец. Просто нужно было присматриваться к тому, что делается по сторонам.

Конкордия. Леопольдина

– Проклятье, – император стукнул кулаком по подлокотнику. – Вы хоть знаете, что ищете? Как он выглядит?

Горгоний вскинул седую голову.

– Да, император. Имеется немало идентичных описаний артефакта. Это прозрачный, с едва заметным желтовато-сиреневым отливом кристалл, вставленный в серебряную оправу с изображением льва в верхней розетке. Размер артефакта примерно в две женские ладони. Если смотреть сквозь него, то кристалл раздваивает изображение, и одно из получившихся – истинное. Из левого верхнего угла наискось идёт меловой прожилок…

Император молча смотрел на чародея, и тот вдруг сбился.

– Горгоний, мне кажется, ты решил поиздеваться надо мной, – сказал император. – Ты ведь отлично понимаешь, что я спросил не о внешнем виде.

– Понимаю, император. Но для того, чтобы увидеть сущность предмета, нужно знать и его внешний вид. С этого я и начал. Прошу простить меня.

– Итак, я спросил…

– Да, император. Мы знаем, что ищем. Но найти пока не можем. Наш оппонент умеет прятать вещи.

– И прятаться сам?

– Спрятаться ему будет сложнее. Я думаю, сейчас он просто очень далеко отсюда. Скорее всего, на северо-западе.

– Вот как? Откуда это известно?

– Один из наших учеников попытался мысленно пролететь над теми местами. Он сгорел, император.

– Учеников…

– У нас слишком мало полноценных чародеев, чтобы рисковать ими сейчас.

– Не исключено, что скоро их может стать ещё меньше, – император щёлкнул пальцами. Горгоний вздрогнул. Из ниши, из-за портьеры, появился гвардейский десятник. – Геро, принеси-ка нам горячего вина…

Конкордия. Неподалёку от Леопольдины

Когда-то сюда свозили с Леопольдины и Дороны мусор и нечистоты; потом котловину засыпали чистой землёй и попытались вырастить сад – но деревья отказывались расти. То есть они росли, но как попало, тонкие, больные, перемежаемые какой-то немыслимой травой и чёрной колючкой, которых никто никогда не видел. Городские садовники промучились с этим местом десять лет, после чего городское собрание позволило им отступиться от безнадёжного дела и заняться обычными работами: посадками новых деревьев на улицах, удобоустройством существующих садов и прочая…

В Проклятое место жители предпочитали не ходить – особенно вечерней порой. Там не то чтобы откровенно воняло – но подванивало. Там иногда находили трупы. Наконец, там не было ничего, заслуживающего внимания.

Несколько лет назад Проклятое место присмотрели для себя склавы. Поставили храм Бога Создателя – вполне нищенский, из горбыля и переплетённых сучьев, – и вскоре вокруг вырос маленький и очень тесный городок из шалашей и хижин.

Сейчас здесь обитало народу тысяч шестьдесят-семьдесят: от настоящих бездомных и оборванцев, не имеющих за душой ничего, до профессиональных нищих, имеющих за душой золота поболе капитана левиатона или портового маклера.

…В тот день ничто не предвещало беды. Но к вечеру, когда добытчики сползлись в свои норы и хижины, где-то далеко, невидимые, запели военные трубы…

Дружан по прозвищу Горелый, двенадцатилетний отводчик при уличном воре Мокее Чёрные Рукава, жил на отшибе сам по себе, подкармливая двух ребятишек: рябую Тишку-Воробья лет восьми и её недоумного малого братика Котелка, прозванного так за огромную голову на тоненьких ножках. Взгляд Котелка обычно блуждал где-то, а изо рта текли слюни, но иногда он говорил что-то важное, что потом сбывалось. Старухи-соседки очень боялись его и забили бы, если бы Дружан и Тишка не присматривали.

Сейчас он возился в пыли у двери хижины, готовый в любой момент забраться внутрь, если понадобится. Его выставили, чтобы он не мешал Тишке и Дружану играть друг с дружкой. Когда снаружи как-то странно и многоголосо закричали, Дружан за волосы оторвал от себя Тишку, вытер замусоленную письку и, встав на четвереньки, выглянул наружу.

Сначала он ничего не понял. Прямо на него мчался какой-то оборванный толстяк, прижав обе руки к свисающему боку. Из-под ладоней обильно лилось ярко-красное. В нескольких шагах толстяк упал лицом вниз и засучил ногами. Руки бессильно раскинулись – рана в боку распахнулась. Котелок вдруг поднялся на свои тонкие кривые ножки и засеменил к упавшему. Дружан вскочил на ноги и увидел за ближними шалашами и навесами сразу с десяток чужих парней – в одинаковых серых фартуках, как у кузнецов, – и с топорами, молотами, вилами, пиками в руках. А потом стремительно, как подхваченная порывом ветра кучка иссохшего бесцветного тряпья, от соседней хижины рванулась старуха – та, которая всё грозилась прибить Котелка, – подхватила мальчишку и метнулась куда-то, и тут же пропала, затерялась в мельтешении ног, подолов, каких-то жалких тощих мешков…

И тут же всё заволокло пылью.

Дружан как-то сразу оказался в хижине, схватил за руку ещё голую Тишку и в два удара ногой проломил заднюю стену, плетённую из камыша и обмазанную глиной. Они выскочили на вонючее болотце, перебежали по хлипкой гати на другую сторону – и сразу оказались в бегущей толпе. Их чуть не оторвали друг от дружки, не растоптали – но каким-то чудом Дружан выволок девчонку в пустой переулок, такой узкий, что два человека в нём не разойдутся, кому-то придётся вжиматься в стенку. Под ногами скользила жирная дрянь.

До этого момента Дружан словно бы ничего не слышал. А тут – настигло всё: рёв, визг, крики… Он снова потащил Тишку за собой в глубину проулочка, потом через какие-то кучи – и не заметил сам, каким образом оказался на покатой крыше, выложенной чёрным горбылём. Он подполз к коньку и осторожно выглянул поверх.