Читать книгу "Игра в имитацию - Эндрю Ходжес"

Тем временем отец Виктора с головой ушел в работу и свои научные исследования, чтобы пережить свою тяжелую утрату. Работа Алана в его офисе заключалась в выполнении вычислений, необходимых для его должности консультанта по освещению нового главного офиса фирмы «Фримасонс» на Грейт-Куин-стрит. Альфред Беутелл был пионером в области научного измерения освещения, а также разработки светового кода, выведенного из «основных принципов» в рамках «сведения физиологии зрения человека к научному и математическому описанию». Он производил вычисления для установления величины световой энергии в условиях установленных осветительных приборов на уровне пола и отражающих свойств стен. Алану не позволялось заходить в здание фирмы, и поэтому ему приходилось использовать свое воображение, чтобы проверить количественные данные, предоставленные ему мистером Беутеллом.

В конце концов Алан подружился с мистером Беутеллом. Альфред любил рассказывать Алану о своей молодости, проведенной за карточными столиками в Монте-Карло, и удивительных выигрышах, на которые он мог безбедно жить месяцами. Он показал Алану свою схему ставок, и по возвращению в Кембридж Алан принялся ее изучать. А уже 2 февраля 1933 года мистер Беутелл получил письмо с результатами исследования юноши, которые показали, что его схема была ненадежной, а, значит, все победы Альфреда основывались лишь на чистом везении, а не умении высчитывать свои шансы. Кроме того Алан выслал ему формулу, которую он вывел для вычисления осветительной способности ламп, расположенных в центре полусферической комнаты. Нельзя было сказать, что такое исследование могло принести непосредственную пользу для мистера Беутелла, но работа была выполнена с предельной точностью.

Такой поступок потребовал некоторого мужества, поскольку мистер Беутелл был влиятельным человеком с золотым сердцем, упрятанным где-то глубоко внутри, и в то же время с глубокими убеждениями во многих вопросах. Эклектик в вопросах христианства, склоняющийся к теософии, он верил в существование незримого мира и однажды поведал Алану, что идею создания электрической лампочки Linolite он получил откуда-то свыше. Алан не мог поверить в подобное. Но у него также были свои мысли относительно человеческого разума, которые он сформулировал, основываясь на научных идеях начала 1900-х годов. Согласно новым исследованиям, человеческий мозг работал по принципам электрических сигналов с разницей, что на него влияние оказывали разные настроения. И в этой идеи был скрыт огромный потенциал для научных исследований, которые мистер Беутелл охотно обсуждал с Аланом.

Виктор вместе со своим старым другом навестил Шерборнскую школу по случаю приема, и уже после рождественских праздников Алан написал Блэми следующее:

Я все еще не определился, чем я буду заниматься, когда вырасту. Мне бы хотелось стать преподавателем в Кингз-Колледже. Но боюсь, что это лишь мое стремление, а не профессия. То есть, я хочу сказать, маловероятно, что я когда-нибудь стану преподавать.

Рад слышать, что твой прием в честь совершеннолетия прошел удачно. Но лично я, когда придет мое время, лучше отправлюсь в какое-нибудь местечко в Англии подальше от дома, чтобы остаться наедине со своим дурным настроением. Другими словами, мне бы совсем не хотелось становиться старше (Ведь самое счастливое время я провел в школе и т. д.).

Алан был неразрывно связан с Шерборном, и его исключительная преданность прошлому не позволяла совершить ошибку и забыть все, что было связано с школьными годами. И хотя в действительности все официальные речи о воспитании, превосходстве и будущем Империи никак не повлияли на Алана, он вобрал в себя многие взгляды, привитые особой культурой английских частных школ. Отсюда появилось его безразличие к культуре потребления, а также стремление сочетать традиционные вещи с причудливо оригинальными. В какой-то мере отсюда возник и его анти-интеллектуализм. Ведь Алан Тьюринг не воспринимал себя, как представителя интеллектуальной элиты. И если даже частная школа основывалась на принципах лишения и подавления, ее выпускники приобретали исключительное знание о самоценности их суждений. В своем стремлении добиться чего-то стоящего в жизни, Алан представил в чистой форме смысл миссии по нравственному воспитанию, которую директор школы так старательно внушал ученикам в своих проповедях.

Вместе с тем он не мог оставаться одной ногой в девятнадцатом веке, ведь Кембриджский университет открывал для него все преимущества нового века. Бывали случаи, когда в 1932 году после очередного торжества в колледже Алан в подпитии забрел в комнату Дэвида Чамперноуна, где ему тут же сказали «взять себя в руки». «Я должен взять себя в руки, я должен взять себя в руки», — насмешливо повторял Алан, так что «Чемпион» решил, что этот случай стал поворотным моментом в жизни его друга. Но как бы там ни было, именно в 1933 году Алан столкнулся лицом к лицу с проблемами современного мира и начал их решать.

Кингз-Колледж обладал особыми привилегиями в рамках общей системы университетов и отличался своим благосостоянием благодаря финансовым средствам, приумноженным экономистом Джоном Мейнардом Кейнсом. Вместе с тем колледж ценил свою этическую независимость, которая проявилась во всей силе еще в начале 1900-х годов. Кейнс писал:

…Мы полностью отказались от возложенной на нас персональной ответственности соблюдать общие правила. Мы требовали права рассматривать каждый случай по отдельности, основываясь на благоразумности и опыте, чтобы благополучно решить его исход. Такое решение было важно для нашей веры, за которую мы яростно и настойчиво держались, и остальной мир видел в этом опасность. Мы полностью отказались от общепринятых правил нравственности и расхожих мнений. Другими словами мы были имморалистами в строгом смысле этого слова. Последствия разоблачения, разумеется, должны были расцениваться по достоинству. Но мы не признавали никаких нравственных обязательств, нам не требовалось никакого официального одобрения, мы не стремились соответствовать или повиноваться системе…

Английскому романисту Э. М. Форстеру удалось в более осторожных выражениях, но вместе с тем содержательно описать настойчивое требование поставить индивидуальные отношения выше любого вида установленной практики. В 1927 году профессор истории Кингз-Колледжа и первый защитник «Лиги Наций» Лоус Дикинсон писал в своей автобиографии:

Мне не доводилось видеть ничего более прекрасного, чем Кембридж в это время года. Вместе с тем, Кембридж представлял из себя прекрасную тихую заводь. В то время основное течение представляли Джикс, Черчилль, коммунисты, фашисты, политики и это ужасное нечто под названием «Империя», которой все, кажется, готовы были принести в жертву всю свою жизнь, всю красоту, все, что действительно важно, и потому возникал вопрос — а имеет ли это вообще какую-нибудь значимость? Ведь все это лишь двигатель власти.

Они обсуждали идею совершенной власти, суть заключалась именно в этом. Даже такой экономический деятель, как Кейнс, вовлеченный в государственные дела, не мог избежать этих разговоров, поскольку верил, если решить мелкие проблемы, люди начнут задумываться о более серьезных. Подобная позиция была далека от культа чувства долга, из-за которого в структуре власти достоинством считалось оправдывать ожидания других. И в этом Кингз-Колледж разительно отличался от Шерборнской школы.