Читать книгу "Власть в тротиловом эквиваленте. Тайны игорного Кремля - Михаил Полторанин"

Сейчас точно не помню, кто позвонил — Листьев или Мукусев и пригласил вечером в студию. А днем шел холодный весенний ливень. Кассеты мне везла дочь Ельцина Таня Дьяченко. Я ждал ее под козырьком у входа в здание АПН, а она бежала по ливню от метро «Парк Культуры», сняв с себя плащ и завернув кассеты в него. Вся мокрая, волосы слиплись. Я еще подумал тогда: «Какая у Ельцина хорошая дочь. Как она заботится о чести отца!». Когда слышу сейчас о ее алчных руках, всегда вспоминаю прилипшие к лицу русые волосы.

Вели программу Сергей Ломакин и Артем Боровик. До передачи сели, выработали тактику. Я был журналист русской школы, и журналистский азарт во мне перебарывал боязнь за свое будущее. Как все было дальше, описал сам Ломакин: «На «Орбиту» поговорили о демократии, а вечером выдаем всю эту историю по полному разряду. Я не помню такого количества «членовозов» около «Останкино», как после эфира с Полтораниным. Лысенко собрал партбюро, в результате меня на две недели отстранили от эфира. Я сказал ему назавтра: «Извини меня, Сережа, что оставил тебя без куска хлеба. Две недели приезжай ко мне домой, будем вместе грызть сухари». Он понимает горькие шутки, но один раз мы все-таки собрались у меня на пельмени. Они ему понравились. Артем Боровик не был штатным сотрудником телевидения. Репрессии его не коснулись.

А наутро после «Взгляда» у Моссовета собралась стихийная демонстрация. Все требовали расправы с гнобителями Ельцина. По Москве пошел шум недовольства. Вечером после программы «Время» на телеэкране несколько минут висела серая заставка, как перед объявлением войны, а потом проклюнулся диктор с сообщением Политбюро. В нем говорилось, что я сочинитель инсинуаций, а они в Кремле и горкоме чисты, как агнцы. Ну что с ними делать, если у них сплошь божья роса. Если думают они не головой, а каким-то закрытым от постороннего глаза местом. Ельцин выиграл выборы с разгромным счетом, набрав 90 процентов.

Мне предстояло избираться через несколько дней после выхода «Взгляда». Квота для Союза журналистов СССР составляла десять депутатских мест, а предварительное чистилище прошли 150 кандидатов со всей страны. Наиболее одиозные фигуры — апологеты партийных порядков не выдержали конкуренции: их срочно перебросили в «Красную сотню» — список депутатов от КПСС. Кто-то сам снял свои кандидатуры, не надеясь на успех. Из оставшихся выбрать «десятку» должен был пленум Союза журналистов СССР.

Делегаты съехались в Москву — их поселили в гостинице «Украина». Вечером накануне главного действа в гостиницу заявилась большая группа работников отдела пропаганды ЦК во главе с завсектором Зубковым и начала обходить номера. Чуть ли не в приказном порядке давили на делегатов, чтобы они голосовали против меня. Работали до полуночи не покладая рук. Не видел, были ли у них на лбах следы от граблей, на которые они наступали с упертостью носорогов. Но на следующий день при тайном голосовании на пленуме я получил самый высокий результат. И стал народным депутатом СССР. А во время работы съезда был избран членом координационного совета МДГ — межрегиональной депутатской группы.

5

Весной и летом 89-го диверсанты от власти продолжали развозить гремучую ртуть по взрывоопасным участкам страны. На поверхности политической жизни царил оптимизм — крепили единство СССР указами и постановлениями, шумели митинги, буйствовал 1-й съезд народных депутатов. На нем открыто спорили о путях выхода из кризиса. А в подвалах власти за тайными непроницаемыми дверями шла другая работа, невидимая для народа, — по углублению этого кризиса.

Я встретил в Москве старого знакомого Теймураза Авалиани — его избрали народным депутатом СССР от Кузбасса. (Свое имя и фамилию ему, русскому, дал грузинский солдат, который подобрал его плачущим ребенком около убитых немцами родителей и отнес в детдом.) А познакомились мы с ним еще в 80-м, когда от «Правды» я приезжал в шахтерский город Киселевск. Там Теймураз Георгиевич, бывший директор шахты, взялся поднять обувную фабрику. И сделал ее лучшей в отрасли. Но приезжал я не по этому поводу. Авалиани написал письмо Брежневу, чтобы тот набрался мужества и ушел в отставку, поскольку уже не способен управлять страной. Дерзость необыкновенная! Через облвоенкомат директора пригласили на плановое медобследование и хотели засунуть в психушку. Но он вовремя сориентировался. И его друг, собкор нашей газеты, попросил меня приехать и от имени органа ЦК припугнуть беспредельщиков.

Мы зашли с ним на заседание МДГ. Он послушал Гаврила Попова, Анатолия Собчака, Виктора Пальма из Эстонии, сказал: «Нет, это опять словоблудие!». И потянул меня на выход. Там и сообщил новость: кто-то стремится спровоцировать в Кузбассе социальный взрыв. С чего он это взял? Много признаков преднамеренного доведения шахтеров до бунта: задержка денежных средств, запрет на выдачу спецодежды и другое. Но особенно показательно исчезновение товаров с прилавков магазинов. Сначала не стало мясной и молочной продукции, хлебных изделий. Народ загудел. Потом не стало постельного белья, носков, сигарет, лезвий для бритья. А потом исчезли с прилавков чай, стиральный порошок, туалетное и хозяйственное мыло. И все это в течение короткого времени. Шахтерам стало нечего есть и нечем умываться.

Опытный Авалиани заподозрил что-то не то. И с группой депутатов проехал по кожевенным заводам. Склады забиты мылом, на отгрузку в шахтерские города — запрет. Приехал в Кузбасс Председатель Совмина СССР Рыжков, посмотрел на все, пробурчал: «Так жить нельзя!» И отбыл восвояси, ничего не решив. Ему сказали: «Если нет у правительства денег, разрешите нам продать часть угля в Японию или Китай — мы обеспечим шахтеров продуктами. На складах угля скопилось около 12 миллионов тонн, он самовозгорелся, уходит в дым. А местные власти решить этот вопрос не имеют права». Но и здесь Рыжков ничего не сделал. Где-то разрешили гнать все и вся за границу, а шахтерам подзаконными актами самостоятельность наглухо ограничили.

Первым с ультиматумом к власти обратились горняки шахты имени Шевякова — Авалиани показал мне их документ. Обратите внимание на уровень требований: «С десятого июля спецодежду выдавать по установленным графикам; всем рабочим выдавать полотенце и мыло из расчета 800 гр. на человека в мойке; выдавать телогрейки всем рабочим и ИТР; организовать работу столовой в течение 7 дней в неделю, вывешивать заработок ИТР шахты на доску; организовать питание шахтеров в ночные смены бесплатно из расчета один рубль на человека; улучшить снабжение рабочих продуктами для дома»!!! Даже для лагеря с заключенными такие проблемы показались бы мелочью. Их можно решить за один день. А здесь будто все сговорились сосать тянучку и доводить шахтеров до белого каления. Подняли проблему с телогрейками до Кремля.

Прилетел министр угольной промышленности СССР Щадов, повертел ультиматумом в руках: «Этот пункт посмотрим. Ну, а этот вы загнули». Он и дальше отделывался шуточками и ничего не решил. В назначенный день шахта встала. Примерно такие же требования были у других горняков. И тоже остались без удовлетворения. Как тут не поверить в спланированные действия!

Авалиани улетел домой и попал с корабля на бал. К середине июля уже бастовало 166 шахт — 181 тысяча человек. Теймураза Георгиевича избрали председателем забастовочного комитета Кузбасса.