Читать книгу "Чистая речка - Наталия Терентьева"

Я собрала все, что засоряло могилу, вырвала сорняки, с трудом вытащила самый большой сорняк, похожий на деревце. Пришлось взять всю эту кучу на руки и отнести к мусорному баку, который я видела на повороте. Надо было захватить с собой тряпку, бутылку для воды – помыть памятник, он был не то что грязный, а просто заросший грязью. Непонятно, откуда сверху на нем могли быть комки земли – падали с неба, что ли? Я поискала в карманах – нет, платка у меня не было, я не ношу с собой носовые платки. Я знаю, что у некоторых домашних детей всегда есть в карманах платок. Но я никогда не болею и не плачу. Поэтому зачем мне платок? Я могла бы взять у завхоза – она выдает и настоящие платочки, и салфетки, кому надо, просто я не беру. Не вытирать же памятник шарфом? А чем еще? Я бы вытерла, но я надела в поездку как раз мамин нарядный шарф. Я вздохнула – пойду поищу что-нибудь на помойке.

Я, действительно, очень быстро нашла – высмотрела, не копаясь в листьях и мусоре, – довольно чистую тряпку, достала ее, нашла и пустую пластиковую бутылку, набрала ледяной воды из крана у забора и отлично вымыла памятник. Мамину ужасную фотографию я решила сначала выбросить, но как-то рука у меня не поднялась. А вдруг ее можно как-то подновить? Реставрируют же старые фото, я знаю… Я помыла раму, она без грязи оказалась очень красивой, золотистой. Можно будет сделать копию с той фотографии, которая есть у меня в детском доме, вставить в рамку и привезти, если не удастся восстановить эту.

– Руся? – я не узнала голос в трубке. – Руся, это Марина Кирилловна, мы с тобой познакомились сегодня.

– Здравствуйте, – машинально сказала я, с трудом удерживая телефон совершенно озябшими от ледяной воды и холода руками.

– У тебя все хорошо? Ты нашла могилу? Тебе не нужна помощь?

– Нет, – ответила я. – Помощь не нужна, могилу я нашла.

– Хорошо, я тебе еще позвоню.

Марина Кирилловна отключилась, а я поняла, что забыла сказать спасибо и вообще как-то недружелюбно с ней разговаривала. Я подумала и написала ей сообщение: «Спасибо».

Марина Кирилловна в ответ позвонила:

– Руся, у тебя точно все хорошо? А то я собираюсь уезжать.

– Точно, – ответила я.

Я, конечно, могла бы сказать, что очень замерзла, хочу есть, выпила бы горячего чаю. Но, во-первых, она меня не об этом спрашивала, а во-вторых, я все продумала. И я еще не закончила свои дела на кладбище. Вообще даже не начинала. Ведь я ехала сюда, чтобы поговорить с мамой. Мне казалось, что здесь она будет ближе ко мне. Поэтому и не смогла дождаться конца недели – когда представила, что приеду на могилу и окажусь рядом с мамой.

Сейчас я стояла у вычищенной от сорняков могилы, смотрела на чистый памятник, на котором постепенно стало проступать бабушкино лицо. Сначала оно куда-то исчезло, когда я протирала памятник. Я страшно испугалась – подумала, что как-то его стерла. Но это был просто такой странный эффект от воды. Сейчас лицо появлялось, и бабушка лукаво и немного удивленно смотрела на меня. Как будто хотела сказать: «Ты кто такая? Неужели ты так выросла? Ты, моя маленькая неловкая Ленуся, которая никогда не станет балериной, потому что у нее не тянется ее ножка?»

– Я не стану балериной, – ответила я бабушке. – Но не потому, что у меня не тянется стопа. Я ловкая, занимаюсь танцами, и стопа у меня нормально тянется, и я даже делаю семь оборотов, больше всех в нашей группе. Просто не хочу быть балериной, танцоркой, не хочу. Я хочу…

Я услышала звук, похожий на выстрел, и грустную, тяжкую музыку. Кого-то хоронят, наверно, военного. Я видела по телевизору такие похороны. В другой ситуации я побежала бы посмотреть, но не сейчас.

Я постояла еще у могилы, стараясь почувствовать, что где-то здесь, рядом, обитает мамина душа. Но ничего не почувствовала. Наверно, дело в том, что давно испортился портрет, и нет памятника или даже креста, на котором было бы написано мамино имя.

– Мама, я обязательно поставлю крест, обещаю тебе, с хорошей фотографией. У меня есть деньги. Я собирала их совсем на другое. Но то подождет.

Я послушала – не скажет ли мама что в ответ. Не по-настоящему, конечно. Не возникнет ли у меня в голове ее голос. Раньше это бывало часто, сейчас все реже и реже, но я иногда слышу – «малыш…». Мама редко называла меня по имени, как будто чувствовала, что мне мое имя мало пригодится в жизни. Или называла и я просто не помню? Я что-то очень хорошо помню, может быть, даже и не самое важное.

Какие-то обиды помню – например, как мама на площадке разговаривала с маленьким, очень глупым мальчиком, спрашивала, умеет ли он считать. Я еще не умела и очень расстраивалась, потому что мама удивлялась и ахала, какой же тот мальчик молодец. Я потом шла домой молча, и мама решила, что я заболела. А я просто обижалась.

Помню, как однажды мама приготовила очень вкусный пирог с яблоками, огромный, на весь противень, и мы ели его всю неделю, он никак не кончался, и мы смеялись, что пирог растет ночью, так же, как и я.

Помню, как в день рождения я однажды открыла глаза, а по полу идет… мишка. Маленький, трогательный, с балалайкой – идет прямо ко мне. Он был мягкий, на батарейках и умел ходить. Помню, как однажды ходили в зоопарк, и я кормила жирафа…

Помню, как ездили на море, и мама учила меня плавать, а я не хотела, боялась. Мне нравилось барахтаться, шлепая ногами по воде и чувствуя под животом теплые и надежные мамины руки. А мама не сердилась, а терпеливо, снова и снова заставляла меня плыть самой.

Но сейчас голоса в голове не возникло. Я знала, что в могиле нет маминого тела, его сожгли. Я помню, как страшно, невыносимо страшно мне было, когда гроб с маминым телом уезжал в огонь. Помню громкую музыку, бледного папу, который стоял под руку со своей новой женой, она была в ярко-зеленой шапке, и чувство, которое ни на что не похоже. Наверно, это было отчаяние. От ощущения неотвратимости, от горя, от невозможности что-то изменить. Или я сейчас это так все объясняю, потому что выросла, много читаю, думаю. А тогда мне было просто плохо, и это «плохо» я помню.

В могиле только урна с пеплом. Может быть, душа живет не здесь? Я верю, что мамина душа где-то есть.

«Она рядом, где ты».

Я даже вздрогнула. Кто это сказал? Вокруг никого не было. Но я как будто услышала это. Нет, наверно, не наяву. В голове. Но голос не сказал: «Я рядом, где ты». Это была не мама. И вообще, это был не голос. Просто мысль. Но не моя, ведь сказали: «где ты»…

Я кивнула, как будто тот, кто это сказал, мог меня видеть. Еще постояла у могилы, вытерла проступивший след от грязи, подмела вокруг могилы веником, который нашла за соседним памятником. Перекрестилась на всякий случай, взяла золотую рамку с испорченной фотографией и пошла прочь.

Не знаю, почему я вернулась. Может быть, хотела получше спрятать веник, который вывалился из-за соседского памятника. Или еще раз посмотреть на бабушку, фотографии которой у меня нет. Или еще за чем-то. Я наклонилась, чтобы запихнуть подальше веник, и увидела что-то голубое. Это было небольшое золоченое колечко с непрозрачным голубым камнем, я увидела именно камешек.