Читать книгу "Куда исчез Гитлер, или Военные тайны ХХ века - Михаил Лещинский"

А дальше неожиданно закрутилась для нее волшебная артистическая жизнь. С годами и растущей известностью ей, как и всем популярным актрисам, позволялось все: неограниченные контакты с иностранцами – на приемах и пикниках, в ресторанах и дома. Они были символом свободной жизни. А параллельно – кремлевские вечера, награды и премии, личные контакты с Лаврентием Берия.

В начале 45-го года в окружении Зои Федоровой появился блестящий американский офицер, будущий адмирал, Джексон Тейт. В результате бурного трехмесячного романа сорокалетняя актриса осталась с ребенком на руках, а красавец Тейт вернулся к жене в Америку. Через знакомых американцев, бывавших в ее доме, она пыталась связаться с Тейтом, отправляла через них письма с фотографиями крошки-дочери и просьбой о помощи. Но все приезжали с одним ответом: Тейта в Америке нет. Дочери Виктории не было и года, когда Зоя Федорова снова была арестована.

Приговор Особого Совещания – 25 лет с конфискацией имущества по пяти политическим и уголовным статьям. Совершенно очевидно, что и сам арест, и такой суровый приговор знаменитой актрисе не могли быть осуществлены без санкции высшего руководства органов безопасности, а возможно, и указания самого Сталина.

На фотографию из уголовного дела за 46-й год невозможно смотреть без сострадания и участия. Лицо истерзанной женщины. Потухшие глаза. В них страдание, безнадежность и страх. Жизнь закончена – ни блестящей кинокарьеры, ни мужа, ни ребенка, сосланного вместе с семьей ее сестры в глухую северную деревню. Она увидит свою дочь, когда ей будет уже почти десять лет.

Судьба Зои Федоровой круто изменилась. Тюрьмы, пересылки, лагеря изменили ее психологию. Из заключения она выйдет другим человеком. Отсюда и ряд черт в ее характере.

Много раз нам приходилось держать многотомные дела, прикасаться к сотням человеческих трагедий. Поражает, что все они многотомные. Следствия велись годами, допрашивались тысячи и тысячи людей. Нужные показания давали родственники, близкие друзья, сослуживцы. Это не какие-то разрозненные листки доносов, каждое дело выстроено настолько логично и четко, что даже сейчас не можешь избавиться от ощущения, что все-таки что-то было.

В многотомном деле Зои Федоровой за 1946 год бесконечные стенограммы ее допросов: их было более ста, их проводили разные следователи, вызывая в основном по ночам. Здесь же показания свидетелей, людей из ее ближайшего окружения, годами кормившихся в ее доме, здесь же имена известных актеров, режиссеров, музыкантов, художников, военачальников, министров. За каждой фразой этих документов страх, боязнь за собственную судьбу, желание угодить. Но больше всего потрясли допросы ее родной сестры Марии, которая была арестована вместе с Зоей Алексеевной и вскоре погибла в заключении. Как и все, она подтверждала, что в доме Федоровой постоянно бывали веселые вечеринки, на которых, как правило, бывало много иностранцев, ответственных работников, высоких военных чинов. Хозяйка дома под хмельком вела себя неосторожно: ругала советскую власть, говорила, что все показуха, народ нищенствует, подвернись возможность, говорила она, «я бы приняла участие в покушении на Сталина».

А ведь все это было известно в КГБ, более того, на каждой такой пирушке бывали агенты, которые следили за иностранцами, их связями. Донесения об этом тоже есть в деле Зои Федоровой. Тем более неожиданной была для нее расплата.

Из письма Зои Федоровой Генпрокурору Руденко:

– Двадцать пять лет! За что? Мои нервы дошли до такого состояния, что со мной сделался страшный припадок. У меня появилась какая-то дьявольская сила, как у буйно помешанной. В порыве отчаяния, помню, изогнула эмалированную миску, помяла ее и все расшвыряла. Здоровенный детина ворвался в камеру и избил меня. Вывернул пальцы на руках, выкрутил руки за спину, схватил меня за волосы и бил головой о койку. После этого я несколько дней пролежала в оцепенении. Хотела повеситься, не дали – перерезали чулки. Конвоиры показывают меня вновь пришедшим офицерам, как редкостного зверя, освещая лицо фонарем: мог ли ты предполагать, видя ее на экране, что она способна на такие преступления? И каждому хочется лягнуть меня побольнее…

Так что это было? Наказание за неверность, некая тайна, вторая жизнь, о которой не знали даже близкие ей люди, или месть бывших покровителей? Ведь Зоя Алексеевна была вхожа в самые высокие апартаменты.

Из письма Лаврентию Берия:

– В январе 1941 года, будучи у Вас несколько раз по личным вопросам, я хорошо запомнила Ваши слова: вы разрешили обращаться к Вам за помощью в тяжелые минуты жизни. И вот минуты более чем тяжелые для меня настали. От глубокой обиды, незаслуженных страданий и недоумения мне хочется кричать «караул!». Обращаюсь к Вам за помощью – спасите меня! Я не могу понять, за что меня так жестоко терзают. Находясь в жизненном тупике, я обращалась с письмом лично к Сталину. Но ответа не получила. Пыталась добиться и встречи с Вами…

Так прошло восемь с лишним лет. Спасли смерть Сталина и расстрел Берии.

Ей было почти пятьдесят…

Что же это все-таки было? Может быть – рука КГБ, которая вела ее, карала и, может быть, спустя десятилетия, убила…

Рука КГБ

Во все времена перед каждым сыщиком, идущим по следу убийцы, первым и главным был вопрос: кому это выгодно?

Поначалу версий возникает множество. Но все они отпадают, пока не остается главная. И подчас главным может показаться то, что лежит на поверхности.

В деле Зои Федоровой такая версия появилась сразу, а, скорее, была навязана и следователям, и обществу. Публикации в газетах, журналах, книги – все говорило об одном: это политическое убийство.

По тем временам версия была действительно правдоподобная: два ареста, связь с иностранцами, дочь, уехавшая в Америку, сама Зоя Федорова накануне убийства собиралась в четвертый раз за океан. Да и следователей с первых шагов пускали по ложным следам, ограничивали действия, запросы по разным инстанциям оседали без ответов. Нам удалось разыскать тех, кто начинал раскручивать это дело: следователи по особо важным делам Анатолий Сазонов, Владимир Паршиков и Владимир Калиниченко. Они дополнили картину: пропадали документы и вещественные доказательства, часто менялись следователи.

Будущий начальник МУРа, а тогда участник следствия, опытнейший оперативник, генерал Василий Купцов сказал нам более откровенно: «Самое большее – мы доходили до КГБ. И все обрывалось. Дальше КГБ все брало на себя. Были их интересы. На запросы не отвечали, потому что, если бы ответили, преступление было бы раскрыто».

Более того, из бесед с нашим крупным разведчиком, генерал-лейтенантом КГБ Павлом Судоплатовым стала ясна и подоплека ареста актрисы в 1946 году. По его словам, в то время американские спецслужбы разработали специальную операцию по вербовке советских актрис. Разведку интересовали сведения о жизни тогдашней советской элиты, коррупции в высших кругах, о моральном облике представителей власти.

Тогда КГБ удалось переиграть американцев. Операция считалась настолько успешной, что в Высшей школе КГБ ее разработчики читали лекции, было выпущено специальное пособие. Но все это было тогда. Кому же в 81-м могла быть интересна 75-летняя актриса? Какие государственные тайны она могла хранить? Кстати, трижды побывавшая к тому времени у дочери за океаном и прожившая там в общей сложности больше года. Да и просмотренные нами сейчас старые тома ее уголовных дел говорят о том, что никакой политики не было.