Читать книгу "Крысоlove - Ева Пунш"

В танце он был хорош. Самец. Животный, страстный, обжигающий, как еда в этой мексиканской кантине.

Еда там была превосходная. Грубо, просто, ясно и аутентично. Передо тобой ставили каменный горшок – molcajete. Ломтики курицы, авокадо и ананасов плавали в кипящем густом томатном соусе, щедро сдобренные сыром и перцем. Кукурузной лепешкой ты захватывала эти ломтики, обжигалась, шипела, тяжело вздыхала, запивала ледяной водой с лимоном – и не могла оторваться. Твой мужчина равнодушно пил текилу, тщательно соблюдая ритуал – с лаймом и солью. Глотнул, лизнул, куснул. Ты рассказывала ему про Латинскую Америку, где ни разу не была.

– Понимаешь, вся современная кухня – она ничто без латиносов.

– Да, текила – это вещь,– цедил он, и снова выпивал залпом.

Глотнул, лизнул, куснул.

– И алкоголь, да,– соглашалась ты.– Коньяк – без шоколада, виски без сигары, мохито – без рома. Представь себе средиземноморскую кухню без томатов и перца. Кавказское застолье без пряного лобио, или молдавский обед – без мамалыги. Или даже русскую кухню представь без картофеля.

Мы так привыкли, что картошка и помидоры, шоколад и сигареты – это самое повседневное, совсем не экзотическое. Но до Колумба – ничего этого не было. Щи да каша – пища наша.

Блюда в этом ресторане имели свою котировку – от одного красного перчика, изображенного в меню возле наименования блюда, до пяти. Перец – вот самое главное. Именно перец собирает весь ансамбль из таких привычных и простых продуктов и заставляет его звучать по-новому. Перец – это основное достижение латиноамериканской культуры, его разнообразие – от сладковатых вариантов до невозможной остроты, который ацтеки использовали не в качестве приправы, а в качестве грозного оружия и пыток пленников. Именно это растение семейства пасленовых и придает оригинальные нотки традиционной мексиканской кулинарии. В нем и заключается – вся соль, то есть перец.

2

Он был равнодушен – и к соли, и к перцу. Он был равнодушен и к тебе. Может, поэтому он столь блестяще уверенно вел тебя в танго – благодаря все тому же равнодушию. У него было множество мелких пороков, но чревоугодие не попадало даже в список добродетелей.

Чтобы не пить с ним водку, ты начала создавать простые и сложные настойки, наливки, бальзамы и запеканки. Их было более трехсот. Практически на каждый день года.

«Это любовь живет три года, а такая ерунда живет и умирает – куда быстрее, года не пройдет, я его сама выгоню» – так ты решила, на этом и успокоилась.

У него было множество мелких пороков – такие как азартные игры, пренебрежение к правилам дорожного движения, крепкий алкоголь без закуски, отсутствие привычки предупреждать заранее о своем визите или об опоздании.

Это все было мелко и терпимо. Если бы им не владели еще две страсти, куда более серьезные. Оружие и кокаин.

Он столько раз звал тебя с собой в его клуб, но ты отказывалась.

Особенно после его похвальбы – про то, как роскошно стрелять в людей, будучи под кокаином.

Он хвастался этим как глупый мальчишка, а ты нервно вжималась в кресло его машины. Ты тогда впервые села к нему в машину, он несся по набережным, наплевав на ремень безопасности, светофоры и сигналы других водителей: «Себе погуди!» – бурчал он.

– Ты чего это такой возбужденный? – осторожно спросила ты.

И тогда-то он и рассказал про кокаин.

– Вот, понимаешь, кокаин к стрельбам – это как водка к еде. Водка же – это единственный алкоголь, который не нужно оттенять или подчеркивать – закусками. Все наоборот, просто водка обжигает и обнажает все твои вкусовые рецепторы, и после нее ты гораздо лучше чувствуешь и понимаешь еду.

– Ты же не закусываешь! – не хотелось, но сказанное прозвучало упреком.

Он хохотнул:

– Я теоретик еды.

«И водочный практик»,– подумала добавить ты, но не стала. Практическая стрельба. Практический кокаин. Он был не только водочный практик. И ты промолчала.

XIII

В качестве эпиграфа:

Знай ты, как больно... И как хорошо,

Стоит увидеть тебя.

Ты бы присела на сгнивший порог,

Больше – нельзя.

Знай ты, что я – что люблю, что любил,

Знай ты, как сильно – тогда

Просто взяла и пришла бы сама

Навсегда

Сюлли-Прюдом

**/**/2008 lina write: про постель вообще.

я хотела бы, чтобы это было легко.

и чтобы все ограничивалось одними оргазмами, как приятная разрядка или зарядка (что в принципе, одно и то же).

ни черта не получается. для меня почему-то – понятие сакральное. совершенно пограничное состояние. я не употребляю наркотиков, никаких, никогда. мне достаточно просто быть с мужчиной.

не уплываю, не улетаю, а проваливаюсь в какую-то чудовищную яму, бездну, тьму – и чувствую, как за мной вот-вот захлопнется крышка гроба.

это все помимо оргазмов – до них, после них, вместо них.

какая-то совсем отдельная, гадкая история.

очень похоже на возвращение из обморока, когда реальность еще струится и расслаивается, но ты уже начинаешь чувствовать ее.

ненавижу разговоры в постели, но иногда – вот когда я проваливаюсь и ухожу,– мне надо что-то сказать вслух.

что угодно, подойдет любая ерунда:

– я тебя люблю

– я тебя ненавижу

– еще

– стоп.

к мужчине все эти слова не имеют никакого отношения.

мне просто необходимо произвести какое-то действие помимо ебли, чтобы вернуться.

**/**/2008 lina write:

маленькая красная подушка из икеи – отбивает желание рыдать.

в такую подушку можно спрятать только нос, уши ей уже не прикроешь.

уши у меня большие и чуткие.

я слышу хорошо, и нюхаю.

и еще я ею ем.

и еще.

* * *

самое странное в той истории начало происходить, когда я научилась его чувствовать.

в разнообразном смысле этого слова.

я знала, когда он придет, и чувствовала – когда не придет.

когда позвонит, когда не позвонит – и что именно он мне не скажет.

он вдруг стал прозрачным, как опустевшая бутылка.

это оказалось крайне неудобно.

я чувствовала, что именно он скажет – за несколько секунд до того, как он это произносил.

практической пользы из такого умения извлечь было невозможно.