Читать книгу "Дикарь - Данелла Хармон"

А две пьяные девицы затянули песню.

«Господи, помоги мне. Наверное, пора завести новых друзей. Этими я сыт по горло». Гарет подтянулся вверх и уселся на коня впереди короля. Он поджал под себя ноги, держась за веревку, встал во весь рост и, прижавшись к шее коня, снова попытался дотянуться до петли.

Нет, не получается. Еще бы немножко…

Он поднялся вперед еще на один дюйм, рана откликнулась острой болью, несмотря на большое количество выпитого виски. С сюртука посыпались пуговицы, сорочка разорвалась. Гарет лихорадочно отыскивал ногами какую-нибудь опору, но безуспешно. Он в отчаянии попытался еще раз ухватиться за петлю. Мимо. Внизу его приятели начали заключать пари.

— Ставлю две гинеи, что он не достанет петлю в следующие тридцать секунд!

— А я ставлю пять фунтов…

— Хрю, хрю, хрю…

И тут Гарет почувствовал, что соскальзывает назад.

Выругавшись, он врос коленями в холодный камень шеи… но продолжал скользить назад. Отчаянным рывком он снова попытался ухватиться за веревку и почти поймал петлю, но в этот момент Чилкот закричал:

— Черт побери, Гарет, кто-то скачет по дороге! Должно быть, Кроули позвал констебля или еще кого-то!

Проклятие!

Все произошло в одно мгновение. Кокем перестал изображать поросенка и с испуганным криком скрылся в ночи. Чилкот схватил ведро с краской, швырнул его в канаву и тоже бросился наутек, петляя, словно заяц. Перри метнулся к ближайшему десятинному амбару[4], обе пьяные девицы, хихикая, свалились с пьедестала, а Хью и Одлет разбежались: один в направлении деревни, а другой, спотыкаясь и крича во всю глотку, помчался следом за Кокемом. Один за другим все приятели покинули Гарета, который, вытянувшись во весь рост, стоял, прижавшись к шее каменного коня, с веревкой в руке и чувствовал, как его ноги неотвратимо соскальзывают в направлении ляжек короля Генри.

И тут он услышал топот копыт в темноте. Кто-то приближался, словно бог подземного царства за своей жертвой, бог, которому некуда спешить.

Гарет прижался щекой к холодному камню и выругался, зная, кто этот всадник, еще до того, как тот появился из ночной тьмы.

Всадник осадил вороного коня возле пьедестала, даже не взглянув вверх.

— Вечеринка закончилась. Можешь спускаться вниз, Гарет.

Это был его брат. Герцог Блэкхитский.

Утро. Вернее, послеполуденное время.

Гарет проснулся, услышав кукушку где-то за окном.

С трудом открыв глаза, он увидел полог своей кровати, который медленно вращался вокруг него. Погрузившись в состояние полудремотного отупения, которое всегда наступало после ночи беспробудного пьянства, он наблюдал за медленным кружением тяжелых складок штор и мельканием малинового шнура с кисточками, до тех пор, пока его желудок не ответил приступом тошноты.

Он застонал. Голова откликалась болью на каждый удар пульса, в горле пересохло, во рту — привкус какой-то кислятины. Чего еще можно было ожидать после ночи развлечений в компании шалопаев? Но в это утро болела не только голова. Болел каждый мускул его тела. Он выругался и натянул простыню на глаза, пытаясь укрыться от яркого дневного света и вспомнить, что он делал прошлой ночью.

Ку-ку, ку-ку, ку-ку…

Приложив к вискам пальцы, он напряг свою память.

Пурпурные яйца.

Ага, теперь он вспомнил. По крайней мере частично.

Вроде бы это была статуя, и они красили яйца коня в малиновый цвет.

А потом явился Люсьен и все испортил.

Гарет нерешительно сел в постели. Слабый луч света пробивался сквозь щель между шторами полога, и он поморщился, не желая — и не в состоянии — видеть даже этот робкий признак наступившего утра. Черт побери, как же ему плохо! Застонав, он смахнул с подушки какую-то веточку, которая, наверное, выпала из его волос. Ага! Теперь он вспомнил, почему у него болят все мускулы. Когда появился Люсьен, Гарет свалился со статуи, пав жертвой проклятого ирландского виски, которое принес с собой Чилкот. Бесценное средство, это виски. Он даже не помнил, как шмякнулся о землю. И уж конечно, не помнил возвращения в замок, хотя Люсьен, наверное, взвалил его поперек своего Армагеддона и доставил домой.

Он протер кулаками глаза и провел рукой по волосам, часть которых все еще была собрана в косицу, часть прилипла к шее, а остальные неряшливыми липкими прядями свешивались на глаза. Отодрав засохшую грязь, прилипшую возле уха, он застонал от усиливающейся головной боли, которую вызвало неосторожное прикосновение пальцев.

— Боже милосердный, — пробормотал Гарет и дернул шнур звонка. Слуги принесли и наполнили водой ванну.

Его камердинер Элисон стоял рядом в ожидании приказаний.

Гарет опустил глаза и окинул себя взглядом. Он был все еще одет в свой вчерашний элегантный костюм, вернее, в его остатки. Тонкая батистовая сорочка коробилась от засохшей грязи, на ней не хватало нескольких пуговиц. На бриджах отсутствовала одна пряжка, а на правом колене зияла дыра, сквозь которую проглядывала кожа. Фрак, который доставили от портного только на прошлой неделе, был безнадежно испорчен. Мало того, у него на ногах были все еще надеты туфли!

Добренький старина Люсьен. Он швырнул его на кровать, даже не потрудившись снять с него обувь, не говоря уже о том, чтобы раздеть. Гарета охватил гнев. Он рывком сбросил ноги с постели — и едва успел схватить ночной горшок, как у него начался жестокий приступ рвоты.

За окном продолжала куковать проклятая кукушка.

— Заткнись! — буркнул он, с трудом поднимаясь на ноги и позволяя Элисону освободить себя от испорченной одежды.

Однако его выводила из себя не птица, куковавшая где-то на дереве в полумиле отсюда, а Люсьен. Люсьен, который вечно вмешивался в его жизнь. Люсьен, который не умел веселиться, не желал веселиться сам и запрещал веселиться другим. Люсьен — такой могущественный, такой властный — герцог Блэкхитский. Гарет ступил в ванну и погрузился в воду. Было бы значительно лучше, если бы Чарльз был старшим и унаследовал герцогство.

Чарльз мог бы стать более приятным герцогом, тогда как Люсьену с его диктаторскими замашками больше подошел бы чин армейского офицера.

Чарльз по крайней мере был способен радоваться жизни.

А Люсьен никогда не допустил бы, чтобы его убили.

У Гарета, которому обычно была несвойственна грусть, защемило сердце. Брат был всего на год старше его, он был его другом, его союзником — и эталоном, в соответствии с которым оценивались поступки Гарета.

С Чарльзом можно было лазить по деревьям, устраивать гонки на лошадях. Чарльза, как и Гарета, одолевало беспокойство. Вернувшись из университета, он пробыл дома всего два месяца, а потом, получив младшее офицерское звание, ушел в армию и навсегда покинул замок.