Читать книгу "Ослиная Шура - Александр Холин"

– Под лобстеров, милый мой, идёт «Мартель», – усмехнулась девушка. – Или «Виллаж Комб-о-Жак». А на худой конец просто водка. Ты бы ещё сюда пива добавил – самый кайф!

– Есть, – виновато промямлил Роби. – Есть и пиво.

Он запустил лапу в бездонную сумку свою, вытащил две бутылки «Золотой бочки» и матовый пузырь «Абсолюта».

– Русскому человеку от водки, окромя пользы, никакого вреда!

– Молодец, – вздохнула Шура, поджав губы. Потом запахнула глубже белый пушистый халат и отправилась одеваться, по пути прихватывая растасканные Хламоррой по квартире вещи.

Маленькая комната в её двухкомнатном Эдеме служила жилищем толстому антикварному шкапу красного дерева с точёными оборками по краям. Такие, верно, делали ещё во времена Екатерины Великой. Поэтому для обычной городской квартиры, хоть и внеплановой планировки, шкап был велик, всем своим видом намекая, что он-де екатерининский и никак не иначе.

Шкап таил в своём солидном брюхе различные, в большинстве своём экстравагантные Шурочкины тряпки. Отдельное место в его утробе, как Иона во чреве кита, занимала настоящая Зингеровская машинка с ножным приводом. Одно время она стояла в углу, исполняя роль тумбочки, но комнату постепенно стали заполнять картины Шурочкиного пера, то есть кисти, поэтому всё свободное пространство пошло под стеллажи, на которых пылились до времени законченные шедевры и подмалёвники.

Зингеровская машинка долго сопротивлялась, предлагала себя как воистину необходимую тумбу под краски, банки с кистями и тому подобную мелочь. Но, кончилось тем, что Шурочка вычислила эту машинкину хитрость и отправила её на бессрочное заключение, поскольку во внутренностях шкапа поместилась бы ещё не одна такая особа без малейшей помехи другим обитателям деревянного пузотёра.

Перебирая одёжки, Шура испытывала давно уже забытое, можно сказать, – со школьной скамьи – чувство праздника. Необычного праздника. Нет. Не надо приставать к Телёнку с расспросами: «Где тебя носило?» и «Что ты, милое, делало?» Вернулся ведь. А обетов никто никаких не давал. И, если вспомнил, то вернее всего, останется.

Тем не менее, Шура не стала надевать свои модерновые изыски. По случаю Телёнка Роби на свет Божий было извлечено строгое вечернее платье на тонких, будто паутинка, бретельках. Правда, строгим его можно было назвать с большущей натяжкой, так как всё оно пылало невидимым чёрным светом и, просвечивая, выгодно подчёркивало фигуру хозяйки. Тем более что Роби явился в белом двубортном костюме, так что чёрное платье как нельзя лучше раздует аромат гармонии. Или гармонический аромат? А, всё равно. Главное – вернулся!

Шура откинула гобелен, прикрывающий вход в «гардеробную» и предстала пред Телёнком во всём величии гламурной принцессы. Роби к этому времени уже успел выбраться из кухни и, курсируя по квартире среди Шурочкиных диковинок – не появились ли новые? – наткнулся на мольберт. Телёнок с нескрываемым любопытством принялся разглядывать последнюю работу художницы, ставшей ему любимой женщиной.

Портрет, вылепившийся уже из небытия, притягивал взор, манил к себе, как магнит, не вступая ещё с любопытствующим в диалог, но, парализуя его, подчиняя себе одним только взглядом глубоко посаженых глаз, да вот ещё чуть заметной улыбкой, пожалуй. Телёнок и раньше интересовался изобразительным искусством, но эта работа явно не оставила его равнодушным.

– Пленённый магией искусства, – услышал он за спиной Шурочкин голос, ирония которого живо напомнила давний вечер их знакомства.

Да, Шура была той же: ядовитой, насмешливой, яркой, неповторимой. Той же? Вряд ли – за время разлуки она удивительно похорошела, просто чудо какое-то. Или просто он не сумел разглядеть её сразу? Это больше похоже на правду. Во всяком случае, оставалось только радоваться, что его приняли, и что он сможет доставить желанной и любимой хоть чуточку радости.

Роберт повернулся к ней. Повернулся и в очередной раз застыл, обалдело разглядывая статную статскую даму, явившую себя с какого-то светского раута. Как же всё-таки она умеет себя подать! Даже то, что густые Шурочкины волосы не были собраны в причёску, не портило всеобщей картины. Казалось, та изюминка, тот шарм, обнаруженный Телёнком ещё в первую встречу, удвоился, утроился – против такого оружия устоять трудно, почти невозможно. Да и стоит ли? Ведь если женщина смогла покорить мужчину, то достигла той самой ступеньки, где всем женщинам за прекрасно выполненную работу раздают слонов.

– Подбери грудь, рыцарь! – Шура легко шлёпнула Телёнка по животу грустно улыбнувшись.

– Знаешь, я… мне…, – ожил тот. – Я в Париже был.

– Вот как? – удивилась Шурочка. – В Париж, вообще-то, не уезжают по-английски. Впрочем…

– Да. Знакомая пригласила, – закивал Роберт. – Приезжаю, а у неё несчастье – муж скончался. Во попал. Представляешь?

– И что?

– Ну, там похороны надо было помогать организовывать и прочее, – сел Телёнок на любимого конька болтологии. – А во Франции мужчины обязаны на похороны чёрные кепочки надевать, шапо называются. Так вот, я у прохожего спросил, где шапо можно купить? А он, подлец, безоговорочно показал мне двери какого-то магазина. Я не удосужился прочитать вывеску и доверчиво, без всякой задней мысли, захожу, спрашиваю: «Са фе комбьень нуар шапо?». А мне продавец по-нашенски: «Вы, – говорит, – можете по-русски, я всё понимаю». Ну, я ему снова: «Сколько стоит чёрный шапо?» А он: «Вам именно чёрный? Но почему?». «У моей знакомой, – говорю, – муж скончался, так что я должен, просто обязан надеть…». Представляешь, мужик так и обмер. Потом, очухавшись, говорит: «О, как это тонко! Я недооценивал русских. Воистину, удивительная нация!». А всё просто. Оказалось, что у французов слово шапо означает не только кепи, но и презерватив… а магазинчик оказался аптекой.

Шура слушала, доверительно склонив голову, а когда Роби добрался до конца, откровенно расхохоталась. Потом обняла его обеими руками, заглянула в глаза.

– Трепло!

– Трепло, – согласился тот.

– Надеюсь, ты захватил из Франции шапо? Иди сюда, – и она потянула его на топтыжью шкуру.

Шкура не возражала. Пользуясь этим, любовники оккупировали выбранное пространство, казалось, на всю оставшуюся жизнь. Роберт, оказывается, очень соскучился вдали. Такого запаха женского тела, таких ласк, таких обворожительных взглядов ему очень не хватало. Роберт даже представить себе не мог, как он мог обходиться без своей волшебной и единственной?

Шурочка тоже присматривалась и принюхивалась к рыцарю с небольшой осторожностью, а потом со всё возрастающим чувством собственничества. Нет, конечно, не навсегда. Нет ничего вечного. Но сейчас, здесь, этот мужчина был только её личной собственностью, и отнять «любимую игрушку» не смог бы никакой дикий зверь.

– Сашенька, – Шура доверчиво положила голову на плечо Робику и он одной рукой перебирал её волосы, – Сашенька, я ведь, правда, не мог приехать…

– Молчи! – Шура снова улыбнулась и приложила указательный палец к его губам. – Ты же пришёл, значит… А ничего это не значит! Давай выпьем, Роби! Надеюсь, ты не против?