Читать книгу "Не сегодня - завтра - Петер Штамм"

Дельфина сказала, ей всегда нравилось есть вне дома. Случалось это довольно редко. А мать готовила так себе.

Гостиничный ресторан был закрыт. В холле сидела группа девочек, разговаривавших по-немецки. Вероятно, это был школьный класс. Они хохотали и громко болтали, перебивая друг друга.

Андреасу вспомнилась поездка с классом после окончания гимназии. Они отправились в Париж — четыре дня достопримечательностей, три ночи в дешевом туристическом отеле. О таком Париже он вспомнил впервые. Это был совсем не тот город, в котором он прожил последние восемнадцать лет. Это был великий город в осеннем убранстве. Воздух был чист как стеклышко, но все обволакивала дымка, сужавшая обзор и затемнявшая края. Движения людей казались замедленными, словно они находились в более плотной атмосфере, чем воздух.

Отель располагался на северо-западе города, в том районе, куда Андреас больше ни разу не заглядывал. Он до сих пор помнил название станции метро, от которой ветка расходилась в разные стороны, — «Ля фурш».[12]

Классный руководитель нервничал и не сводил глаз со своих подопечных. Лишь изредка им выпадал час-другой наедине с самими собой — после экскурсий и музеев, до ужина. Андреас уходил гулять в одиночестве, все больше удаляясь от отеля.

Ему вспомнилась редкая удача, когда он оказался в бистро среди мужчин, выпивавших аперитив, перед тем как пойти домой к детям, игравшим в пинбол, и женам, нетерпеливо прохаживавшимся у больших окон. Никогда в жизни Андреас не чувствовал себя так свободно.

Он забрал из машины карту дорог. В номере посмотрел, как им завтра ехать. Дельфина пропала в ванной. Он попытался представить себе, что они — муж и жена, недавно поженились и сейчас в свадебном путешествии. Эта мысль взволновала и в то же время успокоила его.

Дельфина вышла в короткой ночной рубашке в цветочек и легла на кровать. Андреас разделся, погасил свет и лег рядом. Когда он начал поглаживать ее бедро, она сказала, что принесет презерватив. Он удержал ее. А что, если она забеременеет, спросила Дельфина. Андреас ничего не ответил. Они переспали в темноте, двигались резче, чем обычно, и не обменялись ни словом. Потом Дельфина включила лампу на прикроватном столике и ушла в ванную. Андреас слышал шум воды в раковине, потом в унитазе, потом снова в раковине. Вернувшись, она сказала, им надо следить за тем, чтобы не влюбиться друг в друга. Дельфина бросилась на него, и они стали бороться. Она села Андреасу на живот, схватила его за запястья и прижала их к матрасу.

— Чертов идиот, — сказала она.

Андреас хотел что-то ответить, но она поцеловала его в губы и принялась кусать их, пока он не вырвался, опрокинув ее на спину, и силой не удержал.

— Перестань, — сказал он, — ты делаешь мне больно.

Она тоже попыталась вырваться, но у нее не получилось. Тяжело дыша, она повторила, что он — идиот.

— Достаточно, — сказал Андреас, — хватит.

На следующий день они пересекли границу Швейцарии. Дельфина всю дорогу рассказывала о своих детстве и юности, о казармах жандармерии, в которых она выросла. Ей все время приходилось обитать на маленьком пространстве, рядом с другими семьями. Было похоже на большое общежитие. Отцы у всех занимались одним и тем же, а матери ходили друг к другу в гости, пили кофе и судачили. Когда Андреас спросил, счастливое ли у нее было детство, она задумалась.

— В чем-то счастливое, а в чем-то нет. Труднее всего давались переезды. Терялись друзья. Лишь иногда я встречала их снова, через много лет, в другой казарме.

Лучше всего было летом, в те три или четыре недели, что проходили на побережье Атлантики.

— Там был рай. Все время одни и те же люди. Целый год никто между собой не общался, зато там все снова встречались вместе. Мы были словно братья и сестры, купались в океане, играли на пляже. Казалось, лето не закончится никогда. По вечерам все собирались вместе: ели, пили, плясали. Иногда устраивали фейерверк.

Однажды случился лесной пожар, ей тогда было лет десять. Огонь остановился всего в нескольких километрах от кемпинга, но страха перед ним никто не испытывал.

— Считалось, что лес подожгли специально. Все только об этом и говорили. Но я до сих пор помню, как думала, что с нами ничего не может случиться. До нас здесь никто не доберется.

В кемпинге Дельфина научилась плавать и кататься на доске, в кемпинге же впервые влюбилась. История ее первой любви закончилась вместе с летом.

— По ночам мы встречались в дюнах. У него не хватало опыта, я тоже мало соображала. На самом деле все было ужасно: кругом один песок и еще этот страх, что нас увидят. Потом все изменилось. У всех появились свои друзья и подружки, и мы перестали общаться. Один год я вообще не ездила туда. Мы с подружкой прокатились автостопом по Европе. Но потом я снова приезжала каждое лето. Иногда только на несколько дней. Старые друзья и сейчас там встречаются. Некоторые сами стали жандармами, женились и завели детей, которые играют вместе. Вот так.

Она спросила Андреаса, когда он впервые влюбился. Андреас ответил, что это было давно, он почти не помнит.

— А куда мы вообще едем? — спросила Дельфина, когда они проехали Базель.

— В мою родную деревню, — ответил Андреас. — Приедем через два часа.

— А что там делать? Хоть есть на что посмотреть?

Андреас пожал плечами. Сказал, что там красиво.

Чем ближе они подъезжали к деревне, тем меньше он был уверен, что ему стоило ехать, да еще брать с собой Дельфину. Он сам пока не знал, чего хочет. Навестить брата, сходить на могилу родителей, быть может, увидеться с Фабьен. А потом? После продажи квартиры у него хватит денег, чтобы прожить год-два. Но хотел ли он действительно вернуться в деревню? Он подумал о рыбах, которые возвращаются к родным местам, чтобы умереть. Или чтобы отнереститься? Или и то и другое? Он уже не помнил.

А что, если Дельфина вправду забеременеет? Андреас никогда особенно не предохранялся. Долгое время он думал, что бесплоден, пока Надя однажды не призналась, что забеременела от него и сделала аборт. Она сказала это своим безразличным тоном, который исчезал у нее, лишь когда речь заходила о политике или бывшем муже. Казалось, она даже не подумала о том, чтобы предложить Андреасу сохранить ребенка, и в глубине души Андреас был рад, что она избавила его от необходимости принимать решение. Если память не изменяла ему, Надя говорила не о ребенке, а о своем положении. Тогда его сильно расстроило не то, что ребенок никогда не появится на свет, а то, с какой легкостью он сам принял новость. Он уже давно не верил, что его жизнь когда-нибудь поменяется. Однажды, давным-давно, он выбрал путь и пошел по нему, и возвращаться было некуда. Даже сейчас, когда он от всего отказался, ему представлялось, что есть лишь один-единственный верный путь. То чувство свободы, которое было у него в молодости, исчезло. Казалось, теперь все уже решено. И даже ребенок не в силах что-либо поменять. Ему следовало думать о том, что сказал врач: нет никакого смысла говорить о шансах. Есть только или — или. Люди рождаются и умирают. Либо это происходит, либо нет. По сути дела, никакой разницы.