Читать книгу "VIP-персона для грязных дел - Марина Серова"

Вежливо поздоровавшись, он предложил мне войти. Когда Илюмжинов закрывал дверь, на его указательном пальце блеснул крупный рубин в массивном перстне.

Мы прошли в большую, со вкусом обставленную гостинную. Илюмжинов усадил меня на диван, открыл бар и предложил что-нибудь выпить, но я отказалась, сославшись на абсолютное неприятие спиртосодержащих жидкостей. Тогда он налил мне минералки, а себе плеснул текилы.

— А где же все антикварные вещи? Я думала? у вас тут все завалено, — удивилась я.

— Нет, знаете, у меня есть отдельное помещение, — с полуулыбкой сказал Илюмжинов. — Здесь, в квартире, я держу только те вещи, которые используются в обиходе или украшают интерьер. Ничего более.

— До вас я была у Кострюка, потом у Салова. У них все завалено разной рухлядью, ступить негде, — пожаловалась я и добавила. — Уж думала, у всех антикваров так.

— Нет, как видите, — пожал плечами Илюмжинов, не спеша потягивая текилу. — Вы, значит, от Кострюка ко мне звонили? То-то, думаю, высветился знакомый телефончик. И как он поживает? Жив, здоров?

— На здоровье не жалуется, — ответила я, а затем, понизив голос, проговорила: — Представляете, на него недавно было покушение. Снайпер стрелял прямо через окно. Пуля попала в голову.

— Плохой, значит, снайпер, — вставил замечание Илюмжинов с малозаинтересованным видом. — Может просто хотели попугать?

— Не в обиду будет сказано, но Кострюк в организации покушения обвиняет вас. Он при мне следователю так и сказал, — заявила я Илюмжинову.

Илюмжинова нисколько не смутили мои слова.

— У него что, есть какие-то доказательства? — спросил он холодно.

— Я не знаю, — призналась я. — После этого мы с Кострюком распрощались.

— Ладно, что вы там принесли? Давайте, поразите меня, — улыбнулся Илюмжинов.

Я дала ему икону. Он бегло осмотрел ее и положил на стол со словами «занятная вещица».

— Вы, наверно, происходите из знатного грузинского рода, коли у вашей бабушки имеются такие штуки? — спросил он, не спуская с меня глаз.

— Если честно, то я даже не знаю, не интересовалась, — соврала я, пряча ободранные руки. Мой отец русский. Ездил в Тбилиси в командировку и привез оттуда мою мать. Иконы мне прислали по почте в посылке уже после смерти бабушки ее родственники. Они выполняли последнюю волю умершей.

— Как фамилия вашей мамы до замужества? — спросил Илюмжинов, мягко улыбаясь.

— Нона Гегешидзе, — сымпровизировала я, как могла.

— Я вроде слышал эту фамилию, — задумчиво произнес Илюмжинов. — Скажите, а почему Кострюк не купил вашу икону?

— Он не не купил, — возразила я. — Он предложил мне пятьсот долларов, а я сказала, что подумаю до завтра над его предложением. Салов вообще предложил восемьсот, но после какой-то экспертизы, я потребовала с него расписку, а он раскричался и выгнал меня.

— Хитрый жук, — рассмеялся Илюмжинов. — А Кострюк тоже хорош, нечего сказать.

Я неуверенно улыбнулась, не зная, что тут добавить.

— Извините меня. Я должен был позвонить и совсем позабыл, — хлопнул себя по лбу Илюмжинов. — Оставлю вас на минутку. — Взяв со столика телефон, он ушел на кухню. Я на цыпочках прокралась за ним и притаилась за аркой в гостинную. Илюмжинов говорил очень тихо, но я улавливала некоторые слова. — Приезжайте… Вдвоем… выйдет из моего подъезда, темно-каштановые волосы, серые брюки, белая кофточка с рукавами, симпатичная.

Я быстро прокралась обратно к дивану, а через несколько минут вернулся хозяин квартиры. Блистая голливудской улыбкой, он в непринужденной манере повел разговор о мастерстве грузинских художников. Я из вежливости делала вид, что мне очень интересно.

— Как я понял, у вас имеется не одна икона, а несколько? — осторожно спросил Илюмжинов.

— Да, четыре штуки, — соврала я, — лежат у меня дома. Еще красивое ожерелье с бирюзой.

— Очень интересно, очень, — он встал, подошел к окну гостиной, которое выходит во двор, постоял немного и вернулся на диван.

— И сколько вот эта икона стоит? — спросила я. — Сама-то я не разбираюсь, одна надежда на вашу порядочность.

— Ваша икона — подделка, и цена ей рублей пятьсот, — сказал Илюмжинов с сожалением, — извините, но это правда. Не советую ее больше никому предлагать, чтобы вас не приняли за мошенницу. Мне она, в общем-то, не нужна, однако, чтобы вас как-то ободрить, я готов дать вам триста рублей.

— Нет, спасибо, — подавленно пробормотала я, — оставлю икону себе, как память о бабушке.

— Как хотите, ваша воля, — пожал плечами Илюмжинов, протянул мне икону, — забирайте и до свидания. Извините, но мне надо работать.

Изображая, что расстроена, я приблизилась к окну и невзначай выглянула на улицу.

— Какой хороший вид у вас из окна, — заметила я. — Хотела бы я жить в квартире с таким видом.

Илюмжинов сказал, что не сомневается в этом, и, взяв меня под локоть, повел к двери, призывая не расстраиваться. — Возможно, остальные ваши вещи окажутся подлинными, непременно заезжайте ко мне через денек-другой.

Я же думала о крепких парнях, поджидавших меня у подъезда. Они явно скучали, подпирая серебристую «Шеви-Шеву», навороченную до невозможности.

Дверь захлопнулась за мной, я вызвала лифт, но вместо того, чтобы спуститься, поднялась на самый верх. Вскрыв простенький резной замок, я через служебное помещение вышла на крышу. Илюмжинов проживал в среднем подъезде двенадцатиподъездного дома, имевшего форму буквы Х. Я дошла до первого подъезда, вскрыла замок на другой двери, а потом спустилась вниз. Парни Илюмжинова напряженно ждали моего появления на том же месте у шестого подъезда. Я быстро прошла вдоль стены и свернула за угол. Вроде бы мой маневр прошел незамеченным. По крайней мере, я надеялась на это.

Когда я уже ехала в такси, на мой телефон пришло сообщение от Литвина. Он предлагал мне приехать прямо в школу искусств.

«Что ж, в школу искусств, так в школу искусств», — подумала я, хотя в душе не сомневалась, что если кто-то и мог организовать покушение, так это Илюмжинов. Как он моментально связался со своими головорезами, чтобы они меня обчистили. Директор школы искусств меньше всего годился на роль подозреваемого.

Георгий Вениаминович Литвин больше смахивал на жердь, на которую по какой-то надобности напялили белый костюм. Худое лицо, большие карие глаза, усы? похожие на черную жесткую щетку.

Литвин стоял на широкой лестнице, ведущей к главному входу в школу, и курил.

— Вы не меня ждете? — окликнула я его.

Георгий Вениаминович словно очнулся, вздрогнул и, поглядев на меня удивленно, спросил: — Вы Опарина?

— Да, это я.

— Пойдемте в мой кабинет, — предложил Литвин, заранее извинившись за беспорядок в здании школы, возникший вследствие ее капитального ремонта. Временным кабинетом Литвину служил один из классов школы.