Читать книгу "В центре океана - Александр Сокуров"

— Известно ли вам, как меняются люди после смерти? — Этот вопрос я задал неожиданно даже для самого себя.

— Они становятся нежнее… Это я узнаю, когда разговариваю с такими же как я… отжившими.

Он молчал слишком долго. Я почувствовал, что наше время уходит, я не хотел расставаться с ним.

— Почему в стихах так много грусти? Может быть, вы знаете?..

…Вернитесь к нам — таких как вы нам очень не хватает…

Из темноты мгновенно ответ последовал:

— Нет, нет… Довольно, достаточно… Больше не хочу, не хочу…

Я устал… Но если бы земную жизнь прожить еще раз, я хотел бы прожить ее большим деревом с красными плодами…

Его очертания превратились в тень и лунный свет.

Он исчез.

Я расправил крылья, разбежался, оттолкнулся от земли…

Город с храмом на возвышении. Туман.

Ворота храма. Туман.

На поляне среди бамбуковой рощи — маленький каменный человечек спит, а вот их уже много… сотни…

В разрыве туманного облака мелькнул берег океана и дом на берегу… Я подумал, что надо бы еще раз заглянуть туда. Я там был, но маленькая старушка-привидение еще спала, не стала со мной говорить.

Было совсем тихо, ветер ушел куда-то. Я осторожно спустился к порогу дома. Галька зашуршала у меня под ногами. Я почувствовал, что на земле я совсем тяжелый и сильный, — серая дверь застучала, скрипнула и отъехала на старых полозьях вправо. Задребезжала, запела свою воздушную песню тонкая матовая бумага, которой была оклеена дверь. Местами бумага висела клочьями — истлела на ветрах, дождях… Я переступил через полозья, ощутил под ногами циновку. Опустился на колени. Оглянулся. Темно. В слабом лунном луче парила кем-то пробужденная пыль. Ее серебристые частицы двигались в воздухе, не сталкиваясь друг с другом, — как живые…

Во мраке комнаты услышал сопение и вздохи. Кто-то ворочался, скрипели старые косточки. Мелькнула круглая седая голова. Я громко напомнил о себе:

— Вот я и вернулся к вам… Хочу спросить вас только… только об одном… — Я запнулся. — Что такое счастье? — после вздоха тихо спросил я.

Из темноты выступило изображение улыбающейся старой женщины:

— Было ли что счастливого в моей жизни?.. Счастливого — очень мало, почти ничего, даже неудобно как-то. Не знаю даже…

Старая женщина склонилась во мраке комнаты. Тихо засмеялась. В темноте зазвенела посуда, полилась вода…

— …Не знаю даже… Ничего счастливого в жизни моей так и не было… — медленно ответила она.

В проеме двери показался журавль. Заглянул в комнату. Что-то сказал. Старушка быстро шепотом ответила ему. Он пожал крыльями и ушел.

Лицо старушки появилось в лунном свете:

— Нет, о счастье ничего не знаю… Что же я могу знать о счастье в жизни? Не могу знать, не могу знать… Что же я могу знать о жизни? Ничего не знаю… Конечно, хотелось бы, чтобы были рядом близкие люди, но никогда нельзя навязывать себя другим… О счастье ничего не знаю, нет, не могу знать…

Я сидел на коленях на циновке на фоне освещенной снаружи двери. Воздух ожил, с океана пошла волна, порывы ветра ударялись о стены домов. Дома запели. Ветер раздул огонек фитилька в маленькой стеклянной лампочке на циновке рядом с моими коленями. Я услышал голос кукушки.

— Разве я могу знать об этом… — женщина опять появилась в лунном свете, — в жизни все так сложно… Вот не нужна война, а воюют.

Она замолчала, поднесла малюсенькую ладошку к щеке. Я смотрел на нее, запоминая лицо, морщинки у глаз, гладкие розовые щечки, подушечки век. Глаз не видел. Они скрылись в тонюсеньких щелках. Мне показалось, что ей очень хотелось поплакать, но она уже не умела этого делать.

Я встал. Не оглядываясь и не прощаясь, сделал два шага к двери. Отвел створку в сторону, переступил через порог. Стал закрывать дверь и вдруг увидел перед собой воду в траве — потоки воды, стекающие сверху на землю. Увидел охваченную дождем яблоню без листьев с желтыми плодами. Яблоня раскачивалась на ветру и ударяла по струям льющейся воды. Дерево звучало.

Я расправил крылья. С крыльев потекла серая, грязная вода. Я пошел прочь от дома в сторону океанского берега.

«Меня, кажется, здесь ждут везде… И этого острова, пожалуй, хватит на все мои сны…» — подумал я, уже оттолкнувшись от земли.

— Я остаюсь, — решил я, круг за кругом облетая крошечный остров в океане.

Из тумана то появлялся остров в бушующем море, то исчезал.

Остаюсь.

Остаюсь.

ПИСЬМА НА РОДИНУ

Смиренная жизнь

Дорогая Хироко!

И прошедшей ночью мне ничего не снилось… Да и спал ли я, или это было уже Небытие… Открыв глаза, я видел все ту же свечу и слышал все то же: перестук колес и ветра шум… Мое путешествие в вашу печальную страну все никак не завершится…

…И здесь, в России, я не в силах расстаться с чувствами, пленившими меня…

…Моя душа как будто была в поисках красоты и добра. Иначе чем я заслужил этот подарок, эти встречи.

Сюда, в далекую японскую деревню, я добрался уже в сумерках. Шум ветра, усталость не давали мне заснуть. Я лежал на полу, в изголовье стояла маленькая лампа — стекло старое, с пузырьками. Постель брошена на циновку. Циновка жесткая, холодная, гладкая, как стекло. Три тяжелых одеяла на мне. Прижат к полу.

Я почему-то подумал о войне, и мне явились картины незнакомой жизни…

Дети на траве… то ли из прошедшего, а может быть, из будущего…

Дети на траве. Женщина на скамейке с ребенком. Чьи-то дети… Женщина в белом барском платье у старого русского деревянного дома. Чьи-то мамы… чьи-то дети…

Женщина упала в траву, как уставшее облако. Лето теплое… лето тихое. Далекие голоса счастливых людей. Облака. То ли ночные… или уже утро? Я спал. Я спал — это был сон, но как-то очень отчетливо и подробно я видел, как в маленькую комнату с низеньким потолком входят один за другим пятеро стариков. Почему-то не вижу в деталях, как они одеты. Они садятся на циновки кругом. В центре на белой тряпочке лежит мокрый журавль с черными и красными пятнами на крыльях… Журавль тяжело отрывает голову от циновки, веки его открываются, он смотрит на входящих людей и роняет голову на пол. Он пытается расправить неудобно сложенное крыло, он пытается приподняться, но все тщетно. Старик в больших тяжелых очках наклоняется и чуть заметным движением расправляет крыло. Птица приоткрывает клюв, будто желает что-то сказать, двигает язычком… Старики молча стоят на коленях вокруг птицы. Смотрят на нее. Вот они замечают меня, жестами предупреждают об осторожности, я сажусь за спиной одного из них. Птица тяжело дышит. Старики молчат.

Старик, оказавшийся справа, чуть обернувшись ко мне, тихо говорит, что журавль сбит порывом ветра, ударился о ствол дерева, только что подобран им. Птица умирает, и они должны облегчить ее участь, согревая своим присутствием последние минуты жизни.