Читать книгу "Конец фильма, или Гипсовый трубач - Юрий Поляков"

Но он этого не сделал! Нет, не сделал…

— Вас ждут! — еле слышно проговорила секретарша, с тихим восторгом наблюдавшая мимический поединок писателя и бухгалтерши.

Андрей Львович одарил бедняжку взглядом, не исключающим посильного участия в ее скудной женственности, и вошел в кабинет. Пахнуло пряным табачным дымом: это Жарынин развалился в кресле и курил трубку, держа ее в ладони, как любимую птицу. Огуревич, завидя счастливого соперника, напряг щеки, поджал губы и, едва кивнув, отвернулся к полкам с бесконечными томами Эзотерической энциклопедии. Однако Кокотов успел-таки ответить ему сдержанным полупоклоном, исполненным нескрываемого мужского превосходства. У окна скромно стоял Меделянский и смущенно смотрел на вошедшего. Он сильно изменился: постарел, заморщинился и даже усох, став ниже ростом. Причем, по некоторым признакам, это случилось с ним недавно: ярко-клетчатый пиджак из гардероба упитанного, не собирающегося увядать молодца теперь висел на скукожившемся теле, а щегольской галстук выглядел нелепо на шее, обвисшей, как у мастифа. Обычно печальное превращение в старика влечет за собой и необходимые перемены в одежде, но на это требуются время и смирение.

«М-да, доконал тебя твой Змеюрик!» — сочувственно подумал писодей.

— А вот и мой соавтор! — воскликнул Жарынин, указывая дымящимся влажным мундштуком на вошедшего.

— Кокотов?! — Меделянский усмехнулся какому-то странному, только ему понятному совпадению.

— Ну да, Кокотов, прозаик прустовской школы! А разве я вам не говорил? — удивился игровод.

— Что прустовской — говорили, но фамилию не называли.

— Могли бы и сами догадаться! — хохотнул Дмитрий Антонович. — Разве много у нас прозаиков прустовской школы?

— К сожалению, много, — вздохнул отец Змеюрика. — Ну, здравствуй, Андрей, — и осторожно, точно ожидая отпора, протянул ему руку.

— Здравствуйте, Гелий Захарович, — сердечно отозвался писодей.

— Значит, ты теперь в кино подался?

— Да вот мы… с Дмитрием Антоновичем… пишем сценарий по моему «Гипсовому трубачу».

— Неплохая повестушка, читал, — отечески одобрил Меделянский.

— Он у нас не только сценарии писать успевает! — хохотнул режиссер, подмигивая.

Жарынин был слегка развязен, как человек, чей организм почти трезв, но окончательно алкоголем еще не покинут. Аркадий Петрович от этих слов покраснел, дернул головой, вероятно, отгоняя ревнивые видения, и стал считать тома Эзотерической энциклопедии. Писодей же напустил на себя скромную многозначительность, как бы подтверждая самые невероятные подозрения. Впрочем, он с тревогой подумал еще и о том, что ревнивец-директор может сгоряча заглянуть в свои торсионные поля, узнать позорную правду и осрамить его на весь Дом ветеранов.

— Ну, и что же вы тут еще успеваете? — спросил Меделянский.

— Мы за Ипокренино боремся! — потупившись, объяснил автор «Преданных объятий».

— И чего хотите?

— Справедливости…

— Справедливости? Хм. В России справедливость невозможна. Ее даже в Европе нет. Я вот прямо из Брюсселя. Слыхали, как они там все повернули?

— Читали. В «Артефактах недели», — кивнул Жарынин.

— Не любит нас Европа, — согласился Огуревич, с осуждением посмотрев почему-то на Кокотова.

— Европа не любит Россию, как уродливая коротышка — рослую красавицу! — изверг вместе с клубами дыма игровод.

— А если конкретнее? — поинтересовался Меделянский.

— Конкретнее? — насупился режиссер. — Про Ибрагимбыкова вы, надеюсь, слышали?

— В общих чертах… — поджал губы Гелий Захарович.

— Он оказался непростым парнем. Я его недооценил. Сюда приезжал Имоверов со съемочной группой…

— Ого! И сколько же это стоило? — вскинул седые брови создатель Змеюрика.

— Нисколько. Мой однокурсник — заместитель главного редактора. Помог по дружбе. Смонтировали роскошный сюжет про беззащитных стариков и наглого рейдера. Я сказал спич… неплохой, по-моему… — Жарынин сделал продуманную паузу, оставляя другим оценить его ораторский талант.

— Да, Дмитрий Антонович хорошо выступил! — подтвердил Огуревич.

— Особенно про тихую гавань талантов, — добавил Кокотов с сарказмом, тонким, как художественная резьба на рисовом зернышке.

— В общем, после такого сюжета просто бери и сажай! — подытожил игровод.

— Умный ход, — согласился Меделянский.

— Но Ибрагимбыков сработал на опережение. Он заплатил главному редактору, и тот вместо нашего сюжета пустил в эфир «джинсу» про доброго кавказского дядю, бескорыстно влюбленного в Ипокренино. Заодно показали всей стране обвалившуюся штукатурку и сосиски размером с птичий пенис…

— Ну, вы уж скажете! — вяло возмутился директор.

— Не спорьте, Аркадий Петрович, хозяйство вы, прямо скажем, подзапустили. Я, конечно, понимаю: Сверхразум и все такое, но и на грешную землю надо хоть иногда спускаться, голубчик! — нестрого попенял ему создатель Змеюрика.

— Но вы же знаете, — захныкал Огуревич, — после катастрофы с «чемадуриками» мы живем в долг. Старики с жилплощадью к нам больше не поступают. Корпоративные заезды из-за кризиса — редкость. На ночь и то никто не останавливается — далековато от Москвы.

— Но вы же менеджер. Придумайте что-нибудь!

— Я и хотел за приличные деньги гастарбайтеров в пустые номера заселить. По шесть таджиков в комнате. Но ветераны бунт подняли, собрали совет старейшин…

— Знаю, они мне телеграмму в Брюссель отбили.

— Правильно деды возмутились! — похвалил Жарынин. — Вы бы еще вьетнамцев сюда завезли. Они маленькие — их и по десять в комнату можно напихать.

— Почему сразу вьетнамцы! — обиделся Огуревич.

— Ну хорошо, с телевидением не получилось. Что вы еще предприняли? — глянув на часы, довольно строго спросил Меделянский.

— Вы к нам из Брюсселя с ревизией? — насупился игровод.

— Нет-нет… Я просто хочу понять ситуацию.

— Мы вышли на Скурятина! — мрачно объявил Жарынин.

— Ого! — оживился Гелий Захарович.

— Он очень хорошо нас принял, обещал помочь, — вставил Кокотов.

— Клипы показывал?

— Конечно!

— «Степь да степь»?

— «Средь шумного бала…»

— Добрый признак!

— Мы сыграли на его патриотизме, — добавил писодей.

— Что вы говорите? Ну, если сам начальник Федерального управления конституционной стабильностью обещал помочь, тогда о чем мы здесь говорим? Мне, кстати, в Москву пора, у меня переговоры с наследниками Шерстюка. Такой тихий, скромный, талантливый был дедушка — и такие наглые, ненасытные у него внуки! А кому именно Скурятин вас поручил?