Читать книгу "Мастер - Бернард Маламуд"

— Мы через все это уже прошли, Владислав Григорьевич, — сказал Бибиков, — все записано. Прочитайте, Иван Семенович, это сбережет наше время.

— Я должен просить господина следователя меня не перебивать! — вспыхнул Грубешов. — Мне не важно, сбережем ли мы время. Это для меня не существенно. Позвольте мне продолжать без ненужных помех.

Бибиков поднял кувшин, чтоб налить себе воды, но кувшин был пустой.

— Я налью, ваше благородие? — шепнул Иван Семенович.

— Не надо, — сказал Бибиков, — я не хочу пить.

— Кто такие свободомыслящие? — спросил полковник.

— Не теперь, полковник, очень вас прошу, — сказал Грубешов. — Это не политическая партия.

Полковник Бодянский закурил папиросу.

Грубешов обратился к Якову, медленно читая некоторые слова по тетради и выделяя их голосом.

— У вас есть такие евреи — да? — которые называются «цадики»? Когда надо навредить какому-нибудь христианину, или, как вы выражаетесь, «гою», еврей идет к «цадику» и дает ему «пидион», то есть известный гонорар, и «цадик» с помощью магических чар навлекает на этого христианина беду. Это истинный факт? Отвечайте.

— Вы уж меня простите, — сказал Яков, — я не могу понять, чего вы от меня хотите. Какое я имею касательство к подобным вещам?

— Скоро поймете, если еще не поняли, очень даже скоро. — И Грубешов побагровел. — А тем временем ответьте мне честно и прямо, не изрыгая в ответ никому не нужных вопросов. Скажите, что у вас, у евреев, значит «афикомен»? Я требую чистой и голой правды, без всяких ваших финтифлюх.

— Но какое же это все имеет ко мне касательство? — спросил Яков. — Что я знаю про вещи, о которых вы меня спрашиваете? Если вам они непонятны, так же точно они непонятны и мне.

— Я должен еще раз просить вас оставаться в рамках вопроса. Последний раз вынужден терпеливо напомнить вам, что собственные ваши идеи мне решительно неинтересны. Возьмите в соображение, что вы уже попали в весьма серьезную неприятность, и попридержите язык.

— Точно я сказать не могу, — ответил совершенно раздавленный мастер, — но, по-моему, это такая маца, которую едят на Пасху, чтобы защититься от злых духов и злых людей.

— Запишите это все, Иван Семенович. И она обладает магической силой?

— На мой взгляд, это суеверие, ваше благородие.

— Но вы говорите, это то же самое, что и маца?

— В общем, то же самое, по-моему. Я в таких делах не специалист. Если хотите знать правду, меня эти дела не очень интересуют. Пусть кто хочет, придерживается обычая, я ничего не имею против, но лично для меня интересней все новое.

Он глянул на Бибикова, но господин следователь смотрел в окно.

Грубешов запустил пальцы в портфель и вытащил что-то, обернутое в платок. Медленно отогнул все четыре конца и торжествующе показал треугольный обломок мацы.

— Это было найдено в вашем помещении над конюшней в кирпичном заводе. Ну, что вы теперь скажете?

— Что я могу сказать, ваше благородие? Ничего. Это маца. Она не моя.

— Это «мацо шмуро»?

— Я не умею отличить, какая маца.

— Я так понимаю, что «мацо шмуро» едят очень религиозные евреи.

— Наверное.

— И чем же она отличается от обыкновенной мацы?

— Не спрашивайте меня про это, ваше благородие. Я сам не знаю.

— Я буду спрашивать, что мне заблагорассудится. Буду спрашивать, пока у тебя глаза на лоб не полезут. Понятно?

— Да, ваше благородие.

— Вы пекли эту мацу?

— Нет.

— Тогда каким же образом попала она в ваше жилище? Именно там ее обнаружила полиция.

— Ее принес один старик, мне он не знаком. Даю честное слово. Он заблудился ночью на кладбище, я взял его к себе переждать снегопад. Мальчишки ушибли его камнем. Он испугался.

— На кладбище в Лукьяновском — там это произошло?

— Там, где кирпичный завод.

— Он был «цадик»?

— Предположим, даже и так, но какое это ко мне имеет касательство?

— Отвечать с уважением! — Прокурор стукнул ладонью по столу. Маца свалилась на пол. Иван Семенович поспешил ее водворить на место. И всем дал посмотреть — она не разбилась. Бибиков облизал пересохшие губы.

— Отвечайте учтиво, — сказал он.

Совершенно отупевший Яков кивнул.

Снова Грубешов поклонился следователю:

— Примите мою нижайшую благодарность. — Он помолчал, будто хотел что-то добавить, потом передумал. — Этот ваш друг, этот «цадик», — часто он наведывался к вам в конюшню? — спросил он Якова.

— Он только раз и был. Он незнакомый мне человек. Я никогда его больше не видел.

— Потому что вас вскорости арестовали.

На это Якову было нечего возразить.

— Правда ли, что вы укрывали у себя других евреев и с их помощью сбывали ворованное добро?

— Нет.

— Вы постоянно обворовывали своего хозяина, Николая Максимовича Лебедева?

— Б-г мне судья, не утаил ни единой копейки.

— Вы уверены, что не сами пекли эту мацу? При обыске у вас обнаружено полмешка муки.

— Насчет мешка, ваше благородие, так это не та мука. И какой из меня пекарь. Пробовал как-то испечь хлеб, чтоб сберечь копейку-другую, да он у меня не взошел, как камень твердый получился. Зря только муку извел. Печь — это не моя работа. Я в основном плотничаю, крашу — я надеюсь, уцелели мои инструменты, мое единственное достояние на свете, — а вообще я то да се починяю, мацу я не пеку. Что надо, я могу смастерить, исправить, наладить, хотя много ли на этом заработаешь, да и не везло мне всегда с работой. Но только я не преступник, ваше благородие.

Грубешов с трудом дослушал.

— Отвечайте строго на поставленный вопрос. Получается, этот ваш «цадик» пек мацу?

— Если так, то не у меня в доме. Кто знает, если где-то еще, этого он мне не говорил, но по-моему, нет.

— Значит, ее пек другой какой-то еврей?

— Вероятно, и так.

— Это более чем вероятно, — сказал прокурор, сверля его взглядом. — Это святая истинная правда.

Увидев, как прокурор снова полез в свой проклятый портфель, Яков стал терзать под столом закованные руки.

Теперь Грубешов медленно вытащил длинную тряпку, всю в пятнах.

— А это раньше видал? — Он играл пальцами над столом, и плясала тряпка.

Бибиков следил за пляшущей тряпкой, отвлеченно протирая пенсне; Иван Семенович на нее уставился как зачарованный.

— Я вам опишу, — сказал прокурор. — Это обрывок крестьянской рубахи, вроде той, в которой вы и сейчас красуетесь. Эта тряпка, случаем, не из вашего ли гардероба?