Читать книгу "Пока ты моя - Саманта Хайес"

Мне вдруг приходит в голову, что Клаудия должна регулярно работать в тесном сотрудничестве с полицией. От подобной мысли адреналин мгновенно пронзает мое тело, и в тот же самый момент Ноа опрокидывает свой стакан апельсинового сока. Мое первое желание – заорать на ребенка, но мне удается сохранить спокойствие. Джеймс еще не ушел. Я слышала, как он направился в свой кабинет.

– Опаньки! – смеюсь я. – Сходишь за тряпкой, Ноа?

Он приносит тряпку, пока Оскар дразнит его за неуклюжесть. Вместо того чтобы собирать разлившийся сок, Ноа медленно водит по луже пальцем.

– А ну-ка, разреши мне вытереть это, – говорю я. Не нужно, чтобы след от липкого сока тянулся до самой раковины. Мытье полов – последнее, чем я хочу заниматься. У меня есть и другие, более важные дела.

– Не хотите ли сегодня после школы пойти с близнецами в игровой клуб вместе со мной и Лилли? – Пип притопывает на месте и потирает руки. На улице очень холодно.

Мысль об этом наполняет меня праведным ужасом, но я все-таки отвечаю согласием. Можно не сомневаться, я буду окружена большим количеством беременных женщин, чем мне под силу вынести, причем каждая станет отлавливать отпрыска младше двух лет, ласково поглаживая обязательный огромный живот и спрашивая себя, для чего подписалась на это непростое занятие – материнство. В наше время они, эти беременные женщины, повсюду. Что делает мое существование намного тяжелее, заставляет чувствовать себя не просто бесплодной, а опустошенной, более одинокой, никчемной и неспособной делать то, что мне удавалось раньше. Я говорю себе, что так будет недолго, что это – не навсегда. Все еще образуется.

Телефон в моем кармане начинает вибрировать. Я не могу ответить на звонок прямо здесь. Сердце екает.

– Игры хорошенько измотают близнецов, так что они буквально рухнут в свои кровати, – продолжает Пип. На ней надета шуба из искусственного меха с крупными манжетами. На голове красуется подобранная в тон шляпка. – Лилли там нравится. У них есть огромный сухой бассейн с шариками, в котором она буквально пропадает… – Пип без умолку трещит об этом игровом центре, и я улыбаюсь, киваю, смеюсь, выпуская изо рта струйки ледяного пара, одновременно пытаясь придумать отговорку, чтобы уйти. Мои обтянутые перчатками пальцы поглаживают телефон в кармане.

– О, посмотрите, они заходят в школу, – замечаю я, когда построенные в линейку ученики неспешно расходятся по своим классам. Неистово машу, пока близнецы не скрываются в здании школы, даже не оглянувшись. Что ж, в конце концов, я им не мать.

– Значит, договорились, встретимся после окончания уроков? – спрашивает Пип, когда мы выходим через школьные ворота.

– Конечно, – отвечаю я, гадая, как же мне избавиться от подобного времяпрепровождения. Наконец я ухожу от Пип, оставляя ее болтать с компанией мамаш. И, лишь свернув за угол, достаю телефон, чтобы прочитать сообщение.

«Я тоже тебя люблю» – эти нехитрые слова сразу говорят мне, что делать дальше.

Я открываю дверь. Из спальни Клаудии и Джеймса доносятся едва уловимые запахи дезодоранта, лака для волос и духов. Смешение всех трех ароматов в сочетании со слабым запахом сна создает у меня ощущение, будто сейчас со мной в комнате кто-то есть. Занавески все еще задернуты, что, вероятно, только к лучшему – так какие-нибудь любопытные соседи напротив не смогут случайно заметить меня. Включаю свет и захожу в спальню. Осмотр вполне можно начать с этой комнаты. Несмотря на мою паранойю, не сомневаюсь, что одна дома. Я даже проверила гараж, чтобы убедиться, что машины Джеймса там действительно нет. Чтобы уйти с тем, для чего пришла, я должна выяснить об обитателях дома как можно больше. Я не осмелюсь обыскать кабинет, пока Джеймс не покинет страну. Я не могу провалить это дело. У меня лишь один-единственный шанс.

Я вхожу в примыкающую к спальне ванную. Здесь запах Клаудии ощущается даже острее, вместе с паром ее утреннего душа, все еще висящим в воздухе подобно ароматной примеси. На полу валяется полотенце, на полке над раковиной царит форменный беспорядок – она захламлена незакрытыми баночками и тюбиками с кремами и лосьонами для лица и тела. Нитка для чистки зубов свисает с полки, а зубная щетка небрежно брошена в раковину. На щетине остались крупинки зубной пасты, перемазавшие и фарфоровую поверхность. Создается ощущение, будто кто-то собирался второпях.

Я внимательно осматриваюсь. Что, интересно, я собиралась обнаружить в святая святых Клаудии и Джеймса? Мне явно нет особого смысла находиться здесь, но я не могу противиться желанию сунуть нос в чужие дела. Каждая крупица информации, которую я смогу добыть, поможет мне составить полную картину.

Я представляю Клаудию на работе, в дымке духов и в окружении нерадивых родителей, принимающей судьбоносные решения по поводу неполных семей, о которых она на самом деле почти ничего не знает, – если она, конечно, достаточно честна с собой, чтобы это признавать. А потом воображаю, как Клаудия сидит в своем офисе, задумчиво грызет ручку, навсегда меняет людские жизни. И не успевает она осознать, как уже задыхается под лавиной детской присыпки и горой грязных подгузников и глохнет от криков тысяч младенцев. Она задыхается, всасывает все это своим беременным телом. Инстинктивно хватается за живот, вздрагивая от боли, когда начинаются роды. Она падает на пол, раскинув ноги… а я – рядом, чтобы помочь ей…

– Прекрати! – бросаю я себе. Внимательно рассматриваю свое отражение в зеркале. Ну что со мной не так? Щеки ввалились, под глазами залегли темные круги. Я должна взять себя в руки. Собравшись с духом, выключаю свет в ванной.

Вернувшись в спальню, я отмечаю, что в гардеробе Клаудии все устроено более аккуратно, чем в ее захламленной ванной. Слева она развесила топы и платья, а справа – полный набор легко тянущихся юбок и брюк с широкой талией. Большинство из них – темного цвета по контрасту с солидным запасом свободных ярких блузок. Я представляю ее во всей этой одежде – всех этих изумительно подобранных и сочетающихся между собой вещах из дорогих бутиков. Вот будь я беременна (уже одна эта мысль от зависти вызывает у меня обычную для токсикоза тошноту), носила бы обтягивающие футболки коричневых и серых оттенков, чтобы они подчеркивали мой живот. Я носила бы мужской кардиган с большими глубокими карманами, набитыми бумажными носовыми платками. Там было бы много носовых платков. Я стала бы очень эмоциональной, все эти гормоны носились бы внутри, управляя мной, заставляя сначала безумно метаться и грустить, а уже в следующую минуту – в экстазе парить в небесах. Но сейчас я будто увязла в этом стабильно не беременном состоянии, так что сегодня вздорная игра гормонов – не для меня. Пока я просто к ней не чувствительна.

Я прикасаюсь к одному из платьев для беременных, и оно соскальзывает с вешалки. Я во все глаза смотрю на платье, которое теперь валяется на дне гардероба. Поднимаю его и прикладываю к себе. Клаудия выше меня. Думаю, до беременности она носила двенадцатый или четырнадцатый размер против моего нынешнего восьмого. Платье – с розово-оранжевым принтом Пуччи, и это делает меня едва заметной за этим ярким нагромождением геометрических фигур. Оно доходит мне до середины икры, тогда как Клаудии, думаю, до колена, из-за чего смотрится моднее. К тому же ее цветовой тип внешности – волны темных волос и румяное лицо – прекрасно совпадает по оттенку с этим ярким платьем. Тогда как на мне этот наряд лишь подчеркнул бы мою безликость.