Читать книгу "Борец сумо, который никак не мог потолстеть - Эрик-Эмманюэль Шмитт"

Повторю, в центре внимания писателя — не фашизм и его зверства, но таинственный процесс становления личности, причем личности незаурядной. Шмитта интересует зародыш зла, та раковая клетка, мирно дремлющая в большинстве людей, что, пробудившись, дает столь чудовищные последствия. Он доискивается, какие, на первый взгляд, незначительные события детства и юности таят импульс, побуждающий человеческое существо отклониться от намеченной линии развития. «Следует понять, что монстр не есть некое отличное от прочих людей существо, так сказать стоящее вне человечества. Нет, это обычное существо, которое принимает иные решения», — уверен он.

Вслед за «Долей другого» выходит в свет роман «Когда я был произведением искусства». В сущности, это произведение написано в излюбленном шмиттовском жанре философской притчи. В манере вольтеровского «Простодушного» автор взирает на современное искусство, где хватает шарлатанов, и, доводя комизм до гротеска, невинно замечает, что король-то голый, попутно разоблачая арт-критиков, для которых творческий гений прежде всего ассоциируется с шумихой в прессе. ЭЭШ вновь использует миф-матрешку: пару Пигмалион — Галатея подменяют Мефистофель и Фауст.

Герой повествования вновь художник. Центральный персонаж-демиург — знаменитый авангардист Зевс-Питер-Лама, по его собственному утверждению, «величайший художник и скульптор наших дней». «Скажу без экивоков: я гений… — заявляет он так спокойно, будто, выглянув в окно, констатирует, что идет дождь. — Уже в пятнадцать лет я завоевал известность благодаря своим картинам из черного мыла. В двадцать лет я создавал скульптуры из соломы. В двадцать два — покрасил Дунай. В двадцать пять обернул статую Свободы мушиными липучками. В тридцать сделал первую серию текучих скульптур из меда… Все, к чему я ни прикоснусь, приносит целое состояние, любой сделанный наспех набросок продается за такую сумму, какую университетскому профессору не заработать за всю жизнь». Встретив несчастного юношу, который собирался покончить жизнь самоубийством, он, на манер Мефистофеля, покупает его. Попав в мастерскую Зевса-Питера-Ламы, юноша наблюдает, как тот пишет картины. «На подиуме стояли три молодые женщины, в то время как на холсте был изображен громадный помидор». Художник важно сообщает ему, что это вовсе не помидор, а символ вагины.

После подписания договора о том, что отныне он телом и душой принадлежит Зевсу-Питеру-Ламе, юноша в результате сложнейших пластических операций превращается в совершенных пропорций живую скульптуру, которую создатель нарекает «Адам-бис». После шумной компании в средствах массовой информации Адам отправляется в Токио на выставку современного искусства. В качестве экспоната. Аплодисменты, вспышки фотоаппаратов, оглушительный успех. Экскурсоводы на десятках языков рассказывают о живой скульптуре. Зевс раздает интервью. В перерыве юноше удается пройтись по выставке. «В зале „Мое тело — это Кисть“ голые художники, вымазавшись в краске, прыгали на белый холст и катались по громадному полотну. Когда они прекращали тереться об эти холсты, посетитель выставки за определенную плату мог выбрать понравившееся произведение искусства. <…> Вывеска „Искусство и философия!“ зазывала в следующий выставочный зал, отведенный мыслителям. Немецкий Диоген XBZ23 сидел на четвереньках, от надетого на него ошейника к конуре тянулась увесистая цепь. Табличка, прибитая к будке, гласила: „Я был свободным. Ныне я пленник вашего любопытства“; цепной философ осыпал ругательствами приближавшихся к нему зрителей».

Мало-помалу Адам начинает прозревать. Незрячий художник, встретившийся ему на берегу моря, объясняет юноше, как действует механизм успеха в современном обществе: свою карьеру художник делает не в ателье, а в средствах массовой информации, его краски и кисти — это журналисты, с помощью которых он манипулирует общественным мнением, он то и дело оповещает их о своих революционных открытиях и устраивает скандалы, чтобы поддержать интерес к своей особе.

Адам вовсе не стремится жить в атмосфере скандала, но, подписав договор с Зевсом-Ламой, он превратился в вещь, в произведение искусства, которое можно выставить на аукционе, продать или подарить. Так скульптура «Адам-бис» попадает к знаменитому греческому коллекционеру, а затем в музей, где ее снабжают инвентарным номером.

Иной раз вечером он чувствует усталость и спрашивает себя, не бесполезное ли это занятие — управлять людьми? Не лучше ли поручить эту грязную роль другим, тем, которые не привыкли много раздумывать… Но утром перед ним снова возникают вопросы, которые требуют срочного решения, и он встает, спокойный, как рабочий на пороге трудового дня.

Ж. Ануй. Антигона

Дух и плоть, разум и тело в произведениях Шмитта взаимосвязаны. Телесное — это источник удовольствия, наслаждения, но оно же — источник уязвимости и страдания. Люди не бессмертны, они подвержены болезням, продолжительность их жизни очень мало зависит от них. Но, по мнению писателя, именно эта имманентная хрупкость плоти и делает людей более человечными, сближает их с другими. «Этику я открываю в процессе работы, поскольку занятия литературой — это поиск того, о чем размышляешь, исследование сложности мира», — утверждает Шмитт.

Поводом к созданию последнего романа Шмитта «Улисс из Багдада» (2008) послужил вроде бы незначительный эпизод: несколько лет назад средства массовой информации сообщили о том, что при досмотре грузовиков на границе между Францией и Италией в одном из фургонов было обнаружено двадцать человек, стиснутых на шести квадратных метрах. Выходцы из стран Ближнего Востока и Африки пытались проникнуть во Францию, которая представлялась им землей обетованной.

В очередном выпуске новостей этот сюжет занял секунд двадцать, обывателей он вряд ли взволновал. Разве какой-нибудь французский сидоров-дюбуа одобрительно подумал, что в данном случае он не зря платит налоги: полиция и таможня честно выполняют свои обязанности, охраняют еврорай, если бы не они, Францию окончательно наводнили бы «понаехавшие» из неблагополучных стран. Банальный случай, который и из ИКЕАизированной гостиной мсье дюбуа, и из кабинетов министерства иностранных дел, и с брюссельских генеральных высот выглядит совершенно одинаково. В глазах исследователя-мирмеколога эпизод трактуется так: муравьи-пришельцы (бродячие муравьи или муравьи-погорельцы) пытаются пробраться в благоустроенный муравейник с целью пристроиться получше (временный социальный паразитизм), но на подходе к объекту их засекают муравьи-сторожа. Частный случай функционирования большого муравьиного хозяйства. Шмитт — мирмеколог, изучающий кишение человеческого муравейника, — зуммировал мелькнувший на экране телевизора кадр, и внезапно ему открылась человеческая трагедия эсхиловского масштаба: рухнули планы двух десятков бедолаг-нелегалов, надеявшихся найти работу, которая помогла бы выжить им и их родне. Вместо этого они оказались под стражей в центре временного содержания. Странствие, на которое были потрачены тяжким трудом заработанные деньги, закончилось провалом, надежда обрести кров, работу, благополучие убита. Это и есть современная трагедия, трагедия нынешних Антигоны и Креонта, одиссея XXI века с поправкой на плутовской роман и романтическую драму. Однако для того, чтобы написать эту новую одиссею — одиссею беженца, Шмитту пришлось на несколько месяцев с головой погрузиться в периодику, изучить горы отчетов различных организаций, занимающихся судьбой нелегальных эмигрантов, вплоть до досье, публикуемых ООН. Он встречался с выходцами из различных стран, пытаясь постичь сам механизм отторжения, превращающий людей в изгоев.