Читать книгу "Клан Кречета - Роберт Торстон"

Удостоверившись, что человек мертв, она стащила с него китель и брюки, оставив трусы и майку. Затем, заменив свое оружие на ручной пулемет, Диана отправилась дальше.

14

— Ладно, Прайд, что ты предлагаешь? — Джаррет Махони говорил преднамеренно громко, явно стараясь привлечь внимание толпы.

— Мы с тобой, Махони, встретимся на поле боя. Я пожалую тебе статус воина и предоставлю право выбирать оружие и место. Победа решит все вопросы. Моя победа — вы складываете оружие. Ты победитель — я нахожу способ прекратить захват твоих людей.

Джаррет Махони долго пристально смотрел на Эйдена, а потом горько расхохотался.

— Наслышан я о ваших клановых поединках. Как вы их называете? Испытаниями? А скажи-ка, какими будут эти... заявки?

— Точно не знаю, но постараюсь придумать что-нибудь соответствующее обстановке.

— Я слышал, что подача заявок — это не просто вызов; те, кто участвует в поединке, стараются задействовать наименьшее количество помощников, техники и оружия, так что в конце концов, похоже, нам пришлось бы бороться один на один — ведь у тебя нет никакого подкрепления, и мне нет смысла выставлять против тебя отряд даже из трех человек... Тебя сразу убьют. А ведь в поединке каждый надеется на победу. Тогда почему ты предлагаешь мне драться? Ты правильно все рассчитал, Прайд, — ты опытный воин, а я лишь умеющий махать кулаками мятежник, и если мы сойдемся один на один, все преимущества будут явно на твоей стороне, а если ты призовешь своих — долго ли смогут продержаться едва вооруженные горожане против ваших воинов, защищенных броней? Какое это состязание? Избиение младенцев — вот что, Прайд, ты предлагаешь устроить, и я на это не пойду.

Эйден кивнул. Джаррет Махони был прав. Разница в военной подготовке была столь велика, что сводила на нет и делала незаконными любые заявки.

— Садись, Прайд.

— Я постою.

Джаррет Махони силой усадил Эйдена на стул, а затем неожиданно устало опустился на другой, тот, что недавно занимала претор Ком-Гвардии Мелани Труа.

— Я всю свою жизнь прожил на Куорелле, — произнес Джаррет Махони. Он отвернулся от Эйдена, очевидно не ожидая ответа. — Мы никогда не думали об остальном мире. Быть может, потому, что были поглощены решением своих проблем. Что греха таить, нам нравились войны. Многолетние, иногда многовековые... Мы поотстали в развитии, но нам, живущим здесь, нравится эта жизнь. Нам нравится то, что считается приграничным существованием. Мы наслышаны о роскошной и благополучной жизни в так называемых цивилизованных мирах, но она не интересует нас. Признаюсь честно, будь наша воля, мы даже не использовали бы агророботы. Нам нравится выходить в поле и работать своими собственными руками. — Он помолчал, глядя вдаль, его рассеянный взгляд был устремлен сквозь толпу, куда-то за стены города, где в потемневшем небе уже загорались первые ясные звезды. — К сожалению, мы верноподданные, — очнувшись от раздумий, продолжил он. — Генерал Край призвал нас защитить Куорелль от посягательств кланов и Ком-Гвардии. Смешная это была затея... мы сражались почти что голыми руками. Нас можно понять — мы не хотели видеть наш родной мир поруганным. Вы смели наше сопротивление, словно его никогда не существовало. Вы оккупировали планету, представители Ком-Гвардии заменили наших лидеров, и затем вернулись с войны мы... Для многих из нас стало настоящим потрясением то, что теперь мы не могли вернуть свой прежний образ жизни, не могли восстановить семьи и радоваться тому, как растут наши дети, не смели работать своими руками и быть счастливыми от результатов собственного труда.

Эйдену, бездомному человеку, никогда не знавшему, что такое семья, нелегко было уловить смысл слов, с горечью произнесенных его собеседником, понять, что пытался растолковать ему Джаррет Махони. «Неужели возможно, — удивлялся полковник, — чтобы для кого-то понятие семьи вытеснило идеалы служения и подвига?» Эйден бросил бы все что угодно, мог пожертвовать любой частью самого себя, чтобы достичь высот славы, которая требовалась для помещения его генов в Священный генофонд. Стоп... Эйден вдруг почувствовал, что нащупал в своих размышлениях нужную нить, связующую его мировосприятие с системой ценностей людей из Свободной Сферы. Ради чего воин клана готов идти на любые лишения, жертвовать благополучием и жизнью, если потребуется? Чтобы не погибнуть в веках, чтобы не было поглощено его имя беспощадным временем, чтобы какая-то часть его — частица честолюбия, ума, внешности, если хотите, передаваясь из поколения в поколение, вечно смотрела на мир серыми, жемчужного цвета глазами, чтобы и через тысячу лет смелые, красивые люди с обветренными, усталыми лицами — дети его детей — бороздили пространства космоса, открывая новые земли и принося покой в старые, измученные распрями миры.

Но разве не этого же хотел Джаррет Махони, стареющий мятежник, с мясистым и красным лицом? Пусть его племя готовило детям весьма незавидное будущее, обрекая их на тяжкий труд и невежество, но, в конце концов, жители Випорта желали того же самого — продолжения себя. Они хотели продолжения своих устремлений, воплощения в жизнь своих планов и мечтаний. Эйден признавал, что для этого повстанцы взяли за основу устаревшую и чересчур громоздкую систему человеческих ценностей, и тем не менее полковнику показалось, что впервые он почти понял то, чем были заполнены сотни страниц его тайной библиотеки.

Эйден Прайд бросил рассеянный взгляд на толпу и увидел знакомое лицо, которое глядело из первого ряда прямо на него. Все еще погруженный в раздумья, полковник на мгновение вспомнил Марту — девушку, такую близкую ему во время их пребывания в сиб-группе. Но затем, как удар тока, пришло осознание — это было лицо Марты, но той, двадцатилетней, юной, словно годы не тронули ее кожу сетью морщин, не заставили потускнеть блеск глаз. Эйден вздрогнул. Теперь он узнал девушку и просто не мог понять, как он сумел спутать ее с Мартой. Она была одним из молодых воинов звена Джоанны, он не знал ее имени, но теперь это казалось неважным — прежде всего, во имя Святого Керенского, что она делает здесь, сейчас?!

На короткое мгновение их взгляды встретились, затем она скользнула в толпу и исчезла, оставив Эйдена гадать, не было ли видение галлюцинацией, игрой уставшего ума, измученного передрягами дня.

— Я хочу, чтобы ты понял это, Прайд, — продолжал тем временем Джаррет Махони. — Я не имею ничего против любого из вас. Вы завоеватели. Мы понимаем это и вынуждены признать как свершившийся факт.

— Тогда вы должны признать и наши законы.

— Но когда закон противоречит морали и неоправданно жесток, разве мы должны допускать насилие над собой? Я думаю, что нет. Это бесчеловечно — делать из нас рабов, но ведь все ваши действия сводятся именно к этому. Рабство — вот ваш образ жизни! Но мы-то привыкли к свободе, и нет ничего удивительного в том, что мы оказываем сопротивление и пытаемся бороться с этим.

— Почему ты говоришь, что рабство — это наш образ жизни? — рассеянно спросил Эйден. Он продолжал всматриваться в лица обступивших их людей в надежде вновь увидеть молодую воительницу.