Читать книгу "Магнолия - Валентин Шатилов"

Этот способ узнавания был каким-то таким странным. Непонятно каким даже. Но стыдным. Будто подглядывание в женскую баню. (Фу-у… Это что еще за новости? Магнолия совершенно ничего не понимала: зачем нужно подглядывать в баню? И что такого уж особенно постыдного для нее могло находиться в женской бане?)

Это все было крайне неуютно.

Магнолия смотрела вперед — в серую, устало напряженную спину автоматчика, шагающего первым, спину, слегка покачивающуюся при ходьбе из стороны в сторону. Как маятник посреди окружающего полумрака. Магнолия смотрела и чувствовала странное сродство с этой спиной. Будто это она шагала впереди. И ноги в сапогах были тяжелы, подошвы прямо огнем горели, веки какие-то шершавые: как мигнешь — прямо шуршат, так трутся друг о друга. Но голова ясная будто и не было бессонной ночи.

Эту спину Магнолии было жалко. И стыдно перед ней. Да нет же — не перед ней! Позади нее. Тут, правда, какая-то явная неувязка… Но это не сейчас. Сейчас она была расстроена другим: подумать только, как она жила! Гуляла, растения смотрела, с Виктором по саду лазила… А эти бедные люди из-за нее столько притеснений вытерпели. И еще терпеть будут. Они же подневольные — служба. Присяга. Устав.

Она шла сжавшись, судорожно стараясь не сбиваться с маршевого шага, заданного конвоирующими. Это ж она была источником их неприятностей! И теперь она изо всех сил старалась не раздражать их еще больше, не добавлять неприятностей к тем, что уже скопились…

2

С этой точки зрения здесь было даже лучше, чем на улице, — не было солдат. Не было их казарменной подневольной жизни, которая все длилась и длилась, потому что на свете существовала некая Магнолия. Не было их ненависти. Здесь, в этой комнатушке, она по крайней мере была одна. Хотя и взаперти.

Она — взаперти? Еще одно новое ощущение. А ведь только что в Космос летала! Будто и не она. Даже не верится.

Наконец-то захлопнули обитую жестью дверь и тишина, прохлада. Так спокойно. Окошек нет. Лампочка только вот слишком яркая — уж очень. Да и как-то зябко тут. Сыровато. Вон прямо влажный потек на штукатурке — побелка вспухла, отвалится вот-вот.

И так вдруг заныло, застучало кровью багровое утолщение на руке… И все вокруг стало бессмысленно, безнадежно. Побелка отслоится окончательно и упадет. Военные придут, откроют дверь, будут на нее кричать, требуя, чтоб она им что-то рассказала. Не те солдаты, что конвоировали ее сюда, — те могут просто злиться, но потом выкричат свои чувства, да и остынут. Им после этого даже легче станет… А к ней придут те военные, что в фуражках. Те, для которых выкричаться — не цель. И даже подавить ее волю — не цель. Слишком мелко. Да и сама она — слишком незначительна. Кто она такая? Какой-то этап в их большой игре, некий поворот, что надо преодолеть — и играть дальше.

Магнолия стиснула кулачки, присела на деревянный топчан, торчавший в углу неряшливо обструганными досками.

Боже мой, как это пугает, когда тебя никак, ну никак не воспринимают, не ценят. И совсем не любят — ни капельки…

Вот сидят они сейчас в своей главной штабной комнате, обсуждают, что бы из нее вытянуть такое… А может быть, и выбить — это, мол, неприятно, но необходимо. Родина нам не простит, если мы не… И вот встает такой толстощекий увалень. Жирком оброс и голос писклявый — а требует все того же: раздавить это осиное гнездо! Он ведь еще тогда предупреждал… это была ошибка с самого начала… — А у самого перед глазами стоят такие желтенькие, такие долгожданные генеральские звездочки на погонах.

Магнолия заинтересовалась. Ведь она их действительно видела. Слышала. Какое-то реальное обсуждение своей участи, происходящее где-то рядом, недалеко — да чуть ли не прямо над головой, в штабной комнате. Правда, слышала и видела как-то изнутри — через их мысли. Такого до сих пор она за собой не замечала.

Магнолия улыбнулась, уселась поудобнее, укутала голые коленки ветхим, серым от старости байковым покрывалом, что мятой бесформенной кучей валялось на топчане, и попыталась разобраться в своих ощущениях.

Ну, во-первых, так воспринимать мир было сложновато. С одной стороны, вроде бы большое преимущество: ты сидишь здесь, взаперти, а они у тебя как на ладони. Но, с другой стороны — видишь-то чужими глазами. Сразу чуть ли не десятком чужих глаз!

Одна штабная комната, но с пяти точек зрения приобрела вдруг какой-то дикий вид — как бы вывернулась наизнанку.

У Магнолии даже голова закружилась! Она покрепче схватилась за край топчана, чтоб не свалиться на пол в случае чего. Но уже через минуту легкая тошнота вроде пропала. Не так все и сложно, надо только помнить: раз их пятеро и все сидят вокруг стола спинами к стенам, то и она воспринимает стены той штабной комнаты как находящиеся за спиной. Все четыре стены — у нее за спиной. Сомкнулись, наложились друг на друга, ужались — чуть ли не в одну точку. А стол, вокруг которого там все сидят, тот наоборот: расширился, расползся, охватывая ее неестественно вспучившимся кольцом. И на его солнечной блескучей поверхности лежали сразу десять ее локтей. Как бы ее. Но десять — вот в чем неудобство! И мысли разные в голову лезут. Штук пять или даже шесть.

Постой, а откуда шестая?

Фу ты! Это ж ее собственная. Но какая она невзрачная, тусклая. Даже не мысль, а ощущение. Однако как разительно ее тусклое ощущение отличается от вальяжности штабной пятерки, возложившей свои локти на стол. Уж им-то вполне хорошо — там, за этим столом. А она явно ощущала неудобство. Мелкое, но неприятное.

Все еще не выходя из состояния погруженности в головы других людей, она неуверенно повела ладонью перед лицом — как бы отмахиваясь от чего-то. Но ощущение неудобства все усиливалось.

Пришлось отвлечься. Вернуться к себе — в крепко запертое помещение без окон.

Она сладко потянулась — будто со сна. Глубоко вздохнула и осмотрелась.

Все вроде было тихо по-прежнему. Гнетуще тихо. И очень чесалось под правой коленкой.

Приподняв за скользкий от времени край байковое одеяло, она осторожно заглянула под него.

На гладкой коже голени сидели какие-то насекомые. Их тельца торчали из ноги как две миниатюрные черные щепочки. Еще несколько таких же черных маленьких козявок медленно, но вполне ощутимо карабкались по ноге вверх от щиколотки.

До этого Магнолия не имела никакого опыта общения с кровососущими. Она даже не знала такого слова: «блоха». И не подозревала о существовании Рекса — кобеля боксерской породы, родного и близкого существа для полковника Васина. А между тем полковничий Рекс всего несколько часов назад мирно спал на этом топчане, и непонятное жжение, ощущаемое Магнолией как раз в районе пребывания двух насекомых, объяснялось предельно просто. Так просто, что даже неопытная Магнолия наконец-то поняла.

Вскрикнув, она вскочила на ноги. Негодующе замахала на наглых козявок руками, беспорядочно закричала:

— Вон! Уйди! Фу!

Какая-то судорожная брезгливость не позволяла ей прикоснуться к их черным тельцам.