Читать книгу "Темные самоцветы - Челси Куинн Ярбро"

— У меня есть три крупных граната: один — с небольшим изъяном, но два других безупречны, — сообщил Ракоци. — И бирюза: девять камней с ноготь большого пальца, схожих с камнями в Казанской короне царя. — Все это было изготовлено еще месяц назад — в предвосхищении такого запроса, но, к его удивлению, Борис отрицательно мотнул головой.

— Придержите их, они пригодятся, но позже. — Царедворец побарабанил пальцами по столу. — Нет ли у вас чего-либо более темного? Темнее, чем нефрит или лазурит? Того, что удерживает свет, а не отражает?

Ракоци ответил не сразу.

— У меня есть берилл, тигровый глаз, темно-золотистого цвета. Размер его примерно таков. — Он поднял руку и свел большой и указательный палец в подобие буквы «о», не уточняя, что выращивал столь крупный берилл исключительно для себя и что это ему удалось только с пятой попытки.

— Темно-золотистого цвета… — пробормотал в раздумье Борис. — Насколько темного?

— Темнее дикого меда, — сказал Ракоци, и в уголках его рта промелькнула усмешка. — Если бы не свечение, невежда счел бы его коричневым, хотя это не так.

Борис одобрительно рассмеялся.

— Да. Такой камень мог бы привлечь внимание государя. Давайте сделаем вот что. Я устрою вам встречу с ним, а вы постарайтесь, чтобы ваши иезуиты пошли на нее вместе с вами и после визита, встав на колени, поцеловали край царского одеяния. Царь Иван с благосклонностью это воспримет и перестанет внимать россказням ваших врагов. По крайней мере, на какое-то время. — Борис с неожиданным проворством встал. — Я знал, что найду в вас понимание.

Ракоци поклонился, но взгляд не опустил.

— Скажите, — спросил он почти требовательно, — что вам во мне? Баша приязнь, безусловно, лестна, но она озадачивает меня. Бояре смотрят на польскую миссию крайне недружелюбно, а вы, невзирая на то, посещаете мой дом, хотя вам ничего не стоило бы обойти его стороной.

Борис поджал губы и оглядел стол, словно раздумывая, не угоститься ли еще и орехами.

— Иными словами, вы намекаете, — заговорил медленно он, — что вам известно и о моих трениях с приближенными государя. И полагаете, что расположенность к вам может сделать мое положение еще более шатким. — Он рассмеялся, но смех в этот раз был неприятно резким. — Успокойтесь, моих кичливых недругов более беспокоит татарское происхождение моей матери, чем что-либо другое, а мне, в свою очередь, грех не воспользоваться возможностью еще раз им насолить.

— Понимаю, — сказал Ракоци, хотя ответ хитрого царедворца мало что для него прояснял. — И высоко ценю ваше доверие.

— Как и я ваше, — усмехнулся Борис. — Если через год мы сумеем повторить это друг другу, счастлива наша судьба. — Он вскинул голову и заглянул хозяину дома в глаза. — Я устрою встречу во вторник, после четвертого богослужения. Прихватите с собой свой берилл. И смотрите, не обмолвитесь кому-либо, что это я присоветовал вам поднести сей дар государю. Если начнут спрашивать, говорите, что таково желание польского короля.

— Но… — заикнулся Ракоци.

— Никаких «но», — отрезал Борис. — Это не прихоть, а необходимость. — Он, давая понять, что беседа закончена, повернулся на каблуках и вдруг замер перед фигурой с лазурными крыльями, держащей в руках изогнутый медный рог. — Почему вы избрали своим покровителем архангела Гавриила?

— День его чествования приходится на самое темное время года, как и день моего рождения, — пояснил Ракоци с полупоклоном.

— Архангел, возвещающий воскрешение, — пробормотал Борис, осеняя себя крестным знамением. — В сем прозревается многое.

— Да, — улыбнулся Ракоци, но глаза его были серьезны. — Это именно так.

* * *

Письмо отца Погнера к Ференцу Ракоци, переданное тому отцом Краббе.

«Граф, поскольку вы злоупотребляете доверием польского короля, я позволяю себе обратиться к вам без привета!

По какому праву вы приказываете нам завтра предстать вместе с вами перед московским царем? Ведь руководство политикой миссии осуществляете вовсе не вы, и ваша выходка есть проявление нехристианской гордыни, что заставляет нас сомневаться в искренности вашей приверженности к истинной вере.

К тому же ваше намерение одарить царя новой безделицей якобы для того, чтобы унять снедающую его болезнь, шито белыми нитками, вздорно и не способно никого обмануть. Все узрят в вашем подношении лишь новую взятку Ивану за благоволение к вам, что только укрепит русских бояр в убеждении, будто все иноземцы движимы лишь бесчестными помыслами. Но вас это, видимо, ничуть не волнует, ибо вы жаждете всеми способами упрочить свое положение при московском дворе. Граф Зари, например, убежден, что ваша главная цель — завладеть на Руси возможно большим земельным поместьем, чтобы вновь вести беззаботную жизнь, отказавшись от уготованной вам вышним промыслом роли изгнанника, смиренно переносящего удары судьбы. Но я смотрю глубже и вижу, что на деле вы жаждете занять выгодную позицию между русским и польским престолами, чтобы купаться в милостях от обоих властителей, один из которых безумен. Не сумасшествие ли — опираться на сумасшествие, граф? Вы подносите русскому государю один самоцвет за другим, чтобы снискать его благорасположение на день. Как можно столь безответственно расточать сокровища, какие могли бы пойти на достойные, угодные Господу и Его Церкви дела? Сколько еще таких драгоценных камней вы утаиваете? И откуда берете?

Ваше ни с чем не сообразное поведение лишь разжигает алчность в русских боярах. Пройдет совсем короткое время — и к вам начнут подступаться семьи Романовых, Шуйских, Нагих. Им также потребуется мзда за терпимость к вам. Курбские тоже придут урвать свой кусок. Вы породите чудовище, какое пожрет вас в ущерб королю Стефану и его святейшеству, ибо камни, которыми они вас снабжают, к ним не вернутся уже никогда. Миф, что вы сами умеете их изготавливать, смехотворен и может всерьез быть воспринят только горсткой невежественных московитов, но остальные не столь легковерны. Они, как нам представляется, смеются над этими заявлениями, считая вас авантюристом и шарлатаном, злоупотребляющим доверием Папы и короля.

Итак, шарлатан, мошенник, обманщик, возможно предатель. Спросите себя, оскорбляют ли вас эти слова? Того, кто еще не лишен последних крох совестливости и стремления к покаянию, они должны жечь, наполняя его сознание смрадом, ибо ничто не клеймит человека так, как порок. Не ужасает ли вас наличие таких пятен на вашей совести, граф? Если вы ощущаете в душе своей подобное жжение, вам, чтобы избавиться от него, следует в корне перемениться, дабы не вызывать в дальнейшем моего осуждения. Но помните, я умею распознавать фальшивую добродетель. Вам надлежит полностью отречься от своих прежних деяний и открыто принести свои извинения как королю Стефану, так и русскому государю за нечестные умыслы против них, а также возместить все убытки, вами им причиненные. Вы должны также покаяться и перед церковью, причем искренне, а не нарочито, ибо мы, иезуиты, приучены к бдительности и уничтожаем порок с той же безжалостностью, с какой крестьянин отсекает ветви безмерно разросшейся виноградной лозы, сознавая, что без столь жестких мер ему не видать хорошего урожая. Предупреждаю еще раз: дальнейшее лицемерие чревато для вас не только нашим неудовольствием, но и возможностью тесно спознаться с ухватками русского правосудия, весьма своенравного и скорого на расправу.