Читать книгу "Хранитель ключа - Андрей Марченко"

Но еще до того как скрыться за излучиной кормовое орудие дало залп бризантным, которым подпалило лесобиржу и нефтехранилище. Дым от последнего было видно за десять верст.

Ошибку обе стороны поняли позже, когда их разделяли все те же десять верст. Но идти на примирение обоим сторонам как-то не хотелось. Это значило признать собственные ошибки.

За сим, было поставлено: монитор «Хрипящий» считать мятежным, и, по возможности потопить.

На «Хрипящем» в свою очередь наскоро сформировали Совет матросских депутатов, и решили: топить всех, кто встанет на их пути. Тем паче, что у противника оставалось ровным счетом полтора монитора. То бишь один находился на плаву, а второй, после боя с «Хрипящим», сам был вынужден стать на ремонт.

Совет так же принял решение, по образу и подобию броненосца «Потемкина», идти за кордон, в Констанцу и там разоружаться. Но оказалось, что река эта течет не на юг, а в строго обратном направлении. Мало того, в море не впадает, а разбивается на множество речушек и теряется в болотах.

В этих болотах и прятался монитор, изредка осуществляя набеги за провиантом. Изначально собирались искать и газолин, но на болотах нашли нефтяной колодец. И монитор с тех пор заправляли светлой сырой нефтью.

А так шла обыкновенная революционная работа: собрания, выработка постановлений, отправка беспроволочным телеграфом поздравлений в Кремль. Часто плавали по реке, высаживали десанты для сбора ягод, орехов.

Но затем ударили морозы, монитор вмерз в лед.

Восстание закончилось само по себе.

Как минимум до весны.

-//-

А в городе Амперске, что от реки Лагуни отстоял на верст двадцать, советская власть хоть и была установлена еще в ноябре 1917, но как-то не прижилась. И вроде бы люди, попавшие во власть, были незлые, доступные, да все при них разладилось. Закончились в городе даже дрова, хотя вокруг города леса огромные росли.

К представителям победившей революции ходили жаловаться на жизнь, ходоков пускали в высокие коридоры, даже поили чаем. Только в чае вечно чего-то не хватало — то кипятка, то сахара, то заварки. Хозяева кабинетов от этого тушевались, извинялись, но чаем поить не переставали. Бывало, иного ходока не отпускали, пока он не выпьет хотя бы три чашки чая.

Усаживали в кресла кожаные, спрашивали, дескать, на что жалуетесь?

Жаловались обычно на одно:

— Кушать нам нечего. Как лошади сено жрем…

— Ну да, ну да… Сейчас, конечно, тяжело, но придет время — и мы даже лошадей будем кормить не сеном а только овсом.

— Детки малые плачут…

— А ваши дети при коммунизме будут в университетах учиться! Вот такое светлое будущее наступит!

Ну так светлое будущее будет еще когда? А кушать хочется непосредственно сейчас!

Но ходок уходил немного успокоенный — во власти, оказывается, тоже люди могут бедствовать. Эвон, даже чай пьют без кипятка!

Закончилось все это без кровопролития. Какие-то люди, серьезные, одетые хорошо, но неброско, вошли в эти самые кабинеты и предложили предыдущим владельцам уматывать.

Затем закрыли все те же кабинеты для постороннего доступа, заявив, впрочем, что власть в городе отныне принадлежит им. А кому конкретно — остальным знать не положено.

Народ воспринял контрреволюцию с удовлетворением. Дескать, мы теперь дураками не будем, перед следующей революцией сделаем запасы.

И вообще, — отметил все тот же народ, — не дело это организовывать революцию осенью, когда дел и без того невпроворот. Их надо делать или зимой — на холоде революционные массы становятся посговорчивей. Дескать, еще одного аспида повесим на фонарном столбе, и айда по домам.

Или же летом — как раз все расслаблены, делать особо нечего… Тут только главное уложиться до сбора зерновых. Яблоки-то, в связи с революционной обстановкой пропадут, сгниют под яблонями. Но что такое яблоки по сравнению с мировой революцией. Ради того, чтоб другие не ели рябчиков и не пили шампанское, можно самим год без яблок посидеть…

Драка в трактире

В смутное время и деньги были смутные. Ассигнации с орлом двуглавым коронованным, керенки опять же с орлом, но уже раскоронованным. Норовили расплатиться даже билетами военного займа, теми самыми под пять и одну вторую процента…

Хозяин придорожного трактира не оставался в долгу — в его заведении кормили отвратно. И мясо было подгорелым, и пиво разбавляли нещадно. В общем, не еда, а сплошное расстройство желудка.

И народец здесь обращался не самый изысканный. Руки перед трапезой не мыли, ели быстро, не обращая внимания на правила приличия. Ввиду того, что часто обедали здесь в первый и последний раз, посетители старались удалиться по-английски. То бишь, не прощаясь и не расплачиваясь.

Но было еще это бедой небольшой — за последние два месяца трактир три раза поджигали, в основном неудачно, но один сарай все же сгорел.

Неизвестно, отчего владелец не бросал свое занятие вовсе. Наверное думал, что хуже быть просто не может и не сегодня-завтра дела пойдут лучше. Но приходил новый день и неприятно удивлял. Хозяин подсчитывал убытки, мечтал о небьющейся посуде и мебели, которую невозможно поломать.

Тот день вроде бы проходил спокойно. Означало это, что клиентов было немного.

Возле окна, отперевшись на бутылку пива сидел человек уже не первой молодости, но не седой. Свой стол, рассчитанный на шесть персон, он занимал безапелляционно: на части помещалась его доеденная трапеза и недопитое пиво, на остальной столешнице валялась шляпа и безобразным горбом возвышался видавший виды макинтош.

В обеденном зале было предостаточно места. Но ясно было с полувзгляда — даже если трактир набьется под завязку, этот человек все равно не уберет плащ шляпу, будет неспешно заканчивать трапезу в одиночестве.

Еще ближе к кухне спешно поглощала свой обед девушка.

Казалось — все нормально. Эти шуметь не будут, вероятно расплатятся по счету. Проблемы могли возникнуть, наверное, с мужчиной. Но владелец трактира уже был ученым и отлично знал, когда и как избегать проблем.

Но такие времена — беда появилась без предупреждения. На большой дороге появились конные.

Трактирщик затаил дыхание: а вдруг обойдется?

Но нет — конные остановились, спешились.

Хлопнула дверь, открытая ногой. Зашли четверо, щедро теряя грязь со своих сапог.

По трактиру прошли грозно, шумно, словно не жаль им было этого мира, этого трактира, этого пола, помытого женой трактирщика только вот этим утром.

Гости не подошли к мужчине. Лишь посмотрели на него зло и сурово. Тот почувствовал взгляд, но не стал прятать глаза, а сам холодно посмотрел на входящих. Те не выдержали, отвели взгляд. Мужчина вернулся к прерванному обеду.