Читать книгу "Крах династии - Сергей Шхиян"

Не успели мы дойти до самого заведения, как его двери широко распахнулись, и наша демонстрация вползла в широкие банные сени, проветренные и душистые. И здесь, увы, это я о мечте идиота, человеческие потоки разделились на два ручья, девочки вошли в одну дверь, мальчики в другую. Осталось надеяться, что хотя бы парная, согласно обычаю, будет у нас общая.

Баня оказалась отменная, но в восемнадцатом и девятнадцатом веках мне случалось посещать и более комфортабельные моечные заведения. Однако и то, что предстало перед глазами, было, по здешним меркам, супер: резные лавки, сенники с ароматными травами и восточными пряностями.

Вообще представление о необычной роскоши русских царей, на мой сторонний взгляд, оказалось сильно преувеличенным. Основными источниками таких мнений являются живописания русской жизни приезжими европейцами, видимо, привыкшими к относительной скромности быта своих малоземельных правителей или хвастливым понтам наших предков. Желание пускать иностранцам пыль в глаза всегда имело место на святой Руси. Мне же случалось видеть подлинное имперское величие сверхдержавы, так что скромные чудеса царской Руси не казались такими уж запредельными. Бытовая роскошь Годуновых, о жизни которых я могу судить по личным наблюдениям, не отличался расточительной широтой.

В большом светлом предбаннике те, кому придворный статус дозволял проводить совместные помывки с царем, быстро разделись и шумной гурьбой отправились смывать накопившиеся со вчерашнего дня грехи. Конечно, даже в голом виде придворные соблюдали иерархические дистанции. Однако баня, она и есть баня, так что особого чинопочитания между голыми царем, боярами и простыми дворянами я не заметил. К тому же день был рабочий, следующими после бани протокольными мероприятиями были заутреня и заседание боярской думы. Потому все проходило довольно спешно, и до совместного «парения» или «паренья» с царевной дело так и не дошло.

Окончив мытье, все направились в церковь, где служил патриарх Иов, после чего те, кому это было положено, — в Боярскую Думу.

Заседание Думы слегка походило на то, что обычно показывают в исторических фильмах: царь восседал на троне, правда, без скипетра и державы, но в собольей шубе и шапке Мономаха, бояре стояли двумя рядами вдоль, также в роскошных шубах. Остальные участники заседания, вроде окольничих, думных дворян, думных дьяков и прочего неведомого мне по должностям чиновного люда, толпились ближе к дверям. Я, понятное дело, оказался притерт к задней стенке и наблюдал за происходящим, так сказать, с последнего ряда галерки.

Честно говоря, ничего интересного услышать не удалось. Обычное рутинное расширенное заседание совета министров, когда у всех есть свои частные проблемы и не интересны чужие. Пару раз между боярами вспыхивали перепалки по непонятному мне поводу. Потом начались общие ябеды на разбой казаков и южных татар. Выступавшие привычно жаловались, говорили, что необходимо принять надлежащие меры, но, как большей частью бывает, дальше деклараций и призывов навести наконец порядок дело не пошло.

Наконец разговор зашел разговор о Самозванце. Царь спросил, что слышно об осаде Московским войском Путивля, в котором засел Лжедмитрий. Только двое из всего собрания, Федор и я, знали финал этого военного похода, однако только зашла речь о Самозванце, как тотчас наступила общая зловещая тишина, Желающих высказаться не нашлось. Возникла длинная, напряженная пауза. Не знаю, побледнел ли молодой царь, я был далеко от его трона, к тому же в палате царил полумрак, но сразу как-то стало понятно, что Годунов не уверен ни в себе, ни в своем окружении. Потом он, на мой взгляд, совершенно зря, напомнил:

— Помните, что вы дважды целовали крест на верность законному государю!

Опять никто не отозвался. Мне сделалось неловко за своего нового приятеля. Слова «законный государь» в его устах были явно неуместны и даже двусмысленны. Борис Годунов все свое правление боролся за собственную легитимность. Он погубил многих достойных людей, которых подозревал в сомнениях на этот счет, завел тайную полицию, жестоко пресекающую любые сомнения в его праве на трон, и теперь его сын перед лицом наследника дома Рюрика, царевича Дмитрия, говорит о законности своего престолонаследия!

Кажется, это понял и сам Федор, он заметно смутился и быстро перешел к другому вопросу. Мне скоро надоело стоять без дела возле стены, но выйти, не обратив на себя внимания, было невозможно и пришлось отстоять все собрание государственного совета от начала до конца.

Весь обратный путь от палаты, в которой заседала Дума, до царского двора, где царя ждали мать и сестра Годунова, Федор проделал, не произнеся ни единого слова. Я к нему не приближался и скромно шел в самом конце процессии. К нам по пути присоединилось два новых лица, родственники царя, боярин Матвей Михайлович и окольничий Никита Васильевич Годунов-Асанов. Другой политически значимой родни на этот момент в Москве не оказалось.

Как только мы вернулись во дворец, все Годуновы сразу отправились в помещение царя. Я тоже пошел следом за ними. Сторожевые стрельцы, поставленные утром на место убитых ночью товарищей, в сам дворец меня пропустили, но стоящий возле царских покоев рында, русский вариант пажа, красиво одетый юноша, попросил государя не беспокоить. Возразить было нечего, и я отправился любоваться на фиалковые очи царевны. Но и тут мне дорогу преградили стрельцы. Осталось одно — торчать в общих сенях и ждать, когда обо мне вспомнят. В стоянии у порога власти был определенный кайф, может быть, для кого-то даже предмет вожделения. Шутка ли — удостоиться чести потолкаться среди государевой дворни! Но меня такая перспектива никак не грела. Я, стыдно сказать, даже обиделся на царя и совсем уже собрался убраться восвояси, когда на меня наткнулась карлица Матрена.

После смерти царя Бориса Федоровича маленькая шутиха оказалась практически не удел. Годуновым было не до шуток, и получалось, что в ее талантах никто не нуждается. Она скучала и пыталась сама найти себе применение, наверное, потому стала тенью царевны.

— Чего ты здесь стоишь, добрый молодец? — спросила она, увидев мою недовольную физиономию.

— Стою, потому что никуда не пускают, — сердито ответил я. — У Федора совещание, хотел пойти к Ксении, так и туда не дали войти. Пойду по своим делам, понадоблюсь, позовут!

— Царевна просила тебя остаться, они с матерью пошли помолиться в собор.

— Ладно, — недовольно буркнул я, — еще немного подожду.

— Пошли со мной, — позвала Матрена, — чего тебе здесь одному стоять.

В ее сопровождении нас беспрепятственно пропустили в покои Ксении. Той действительно в комнатах не оказалось. Мы уединились в повалушу, сели на лавки.

— Как тебе здесь служится? — спросил я для поддержания разговора. Обида на Ксению еще не прошла, тем более, что ночью наши отношения с царевной, блеснув надеждой, так и застопорились на братских объятиях.

— Люба тебе наша красавица? — с улыбкой спросила карлица, не ответив на мой вопрос.

— Как сказать…

— Так и скажи. Она многим мужчинам нравится, не то, что я, — с неожиданной горечью сказала карлица.