Читать книгу "Мидлштейны - Джеми Аттенберг"

Она попробовала всего понемногу. Святая Робин, покровительница бывших толстух. Вкусно. Господину Сонгу в мастерстве не откажешь. Однако еды принесли слишком много — слишком! И вся она для матери ужасно вредна. Разве они не видят, что происходит с Эди? Разве не понимают, что каждый съеденный кусочек приближает ее к могиле?

Эди, похоже, не замечала, что напротив сидит ее дочь, или, по крайней мере, умело притворялась. Она съела все подчистую, при этом щедро черпая рис. Эди пришла и победила, уничтожила все до крошки. Что она чувствует, думала Робин, триумф? Одиннадцать пельменей, шесть блинов, пять булочек со свининой. Лапши, креветок, устриц, брокколи, курицы — без счета. Раскается ли Эди? Или она просто надеется упасть в обморок и обо всем забыть?

«Вы ее убиваете», — хотела крикнуть Робин. Но, конечно, это была не их вина. Мать убивала себя сама.

Мать и дочь сидели в машине на парковке. Неподалеку от них в спорт-баре две девушки вместе курили одну сигарету, прислонившись к стене; в «Севен-Илевен» мужчина из службы доставки покупал двухлитровую колу и два хот-дога, истекающих сырным соусом; в магазине сотовых телефонов скучающая продавщица, что зарабатывала на учебу в колледже, плюхнулась на стул за прилавком и стала набирать СМС подруге, которая взбесила ее на вчерашней вечеринке; в китайском ресторанчике с любовью готовил еду человек, который был когда-то вдохновенным поваром, обожавшим работу и жизнь, а потом его жена умерла от рака, и он надолго потерял ко всему интерес, пока его дочь не сказала «хватит», и тогда он вновь взялся за дело. Мать и дочь сидели в машине. Эди смотрела в окно, Робин положила голову на руль.

— Поедем, — сказала мать. — Не позорь меня перед Кеннетом и Анной.

— Больше никогда, никогда так не объедайся.

— Ты сама меня вытащила, — ответила Эди, и по ее щекам покатились слезы.

— Не хочу, чтобы ты умерла.

— Я думала, тебе все равно.

— Прекрати, — сказала Робин. — Не надо. Не навязывай мне вину за то, что я — это я.

Они помолчали, глядя, как течет жизнь торгового центра. Девушки бросили сигарету и разделили поровну жевательную резинку, с парковки выехал курьер, доедая за рулем первый хот-дог. Продавщица сотовых показала СМС напарнице и громко выругалась, напугав покупателя. В ресторанчик праздновать день рождения пришла компания из семи человек. Они всегда оставляли хорошие чаевые, а по внешнему виду и не скажешь.

— Я ведь с тобой сейчас, разве нет? — спросила Робин, однако ни та ни другая теперь не знали, есть ли у них надежда.

Мужские проблемы

Однажды, проснувшись утром, Бенни Мидлштейн заметил, что лысеет. «Вот и конец, мой прекрасный друг», — подумал он.[13]У Бенни всегда росла густая шевелюра, он даже родился с розовой головой, покрытой темным пушком. Ничто не предвещало, что когда-нибудь ему придется переживать, по крайней мере уж точно не из-за волос. Тут и без них было о чем поволноваться.

Например, его дочь вошла в трудный возраст и начала демонстрировать норов. Стоило открыть рот, как она бросала на отца мрачные, раздраженные взгляды, точно вот-вот скажет: «Ну, ты даешь, папа!», швырнет эту фразу ему в лицо этаким снисходительным тоном. Он помнил, как взрослела младшая сестра. Скисшего молока уже не исправишь. Да, об Эмили стоило побеспокоиться.

А еще жена помешалась на весе и диабете — она только и говорила, что о его матери. Начинала с утра, едва открыв глаза. Не то чтобы это был пустяк. Нет, конечно. Однако иногда хотелось денек отдохнуть.

Рашель лежала рядом под одеялом и хмурилась, морща лоб во всех направлениях.

— Места себе не нахожу.

— Я вижу.

«Будешь морщить лоб, лицо таким и останется», — чуть не сказал он.

— А ты? — спросила она. — Почему ты такой спокойный?

— Я тоже очень волнуюсь.

Он накрыл голову подушкой, вдыхая запах кондиционера — химического заменителя горной свежести.

Поздно вечером, уложив детей, Рашель снова принялась рассуждать о «проблеме жизни и смерти». Они, как всегда, курили на заднем дворе марихуану.

— Ты можешь просто расслабиться?

Бенни помассировал ее плечи — узенькие, хрупкие, напряженные.

— На, затянись.

— Трава в могилу тебя сведет.

— Мы ее курим уже двадцать лет.

— И я двадцать лет хотела с тобой об этом поговорить.

Жаль, что такая красивая девчонка не умеет с достоинством носить свою смертность.

Днем она засыпа́ла его письмами. Иногда слала эсэмэски, а ведь Рашель ненавидела их писать — приходилось щуриться, тыкать пальцем в экран. Она следила за его матерью, точно детектив, — узнавала, что именно Эди съела, но никак не могла оставить это знание при себе.

Приехала на Милуоки-авеню. Три хот-дога!!!

Бенни хотел сказать жене, чтобы она прекратила слежку, однако стоило представить, что он это произносит, и в груди холодело, будто летишь в пропасть. Он никак не мог подобрать слова. Допустим, «Ты с ума сошла» — можно ли так выразиться? Или: «Пожалуйста, не преследуй больше мою мать».

— Я понимаю, ты хочешь помочь, — сказал Бенни. — Вот только что подумает мама?

Дело было за обедом. Они сидели в маленькой солнечной столовой неподалеку от синагоги, куда только что привезли детей на урок Гафторы.[14]Оба ели овощной салат; в последнее время ничего другого у них на столе и не бывало. Жена сделала заказ, не спросив Бенни. Масло и уксус — отдельно.

Бенни поперчил и посолил овощи, когда жена отлучилась в туалет.

— По-моему, она имеет право на личное пространство, — сказал он, наклонив голову.

К зубу прилип кусочек красного лука и упрямо не поддавался кончику языка.

— А если кто-то захочет прыгнуть с крыши, не надо ему мешать, пускай сначала насладится видом?! — Рашель оттолкнула свою тарелку с недоеденным салатом и с отвращением поглядела на нее. — Я же говорила твоей матери: никаких гренок! Ты слышал?

— Угу, — ответил он, смущенно прикрыл рот ладонью и быстро сунул за щеку палец. — Дай ей передохнуть немного.

— Когда она умрет, хлопотать будет поздно.

И Бенни вдруг пожалел о том кусочке лука — маленькой неприятности, с которой так легко справиться.

Хотя Рашель ему не верила, Бенни очень переживал за мать. Она перенесла две операции, а вскоре, возможно, предстоит и третья. Он волновался за дочь и жену, которые забыли, что такое улыбка. Он беспокоился — хоть и меньше — за отца, который, похоже, растерялся и загрустил, перебирая шестидесятилетних жительниц пригорода. И кого можно среди них найти? Лишь за сестру Бенни впервые в жизни тревожился не так сильно: заметил, что она, несмотря на взбалмошный нрав и замкнутость, наконец встретила парня и влюбилась.