Читать книгу "Фантазии мужчины средних лет - Анатолий Тосс"

Женщине важно быть откровенной. Хоть с кем-нибудь. Истинно откровенной, до промытых начисто тканей души – исповедоваться, иным словом, чтобы вынести из себя накопившиеся переживания, обиды, разочарования. А исповедоваться искренне, без утайки женщина может только перед тем, с кем она, с одной стороны, близка, а с другой стороны, от кого никак не зависит. Ни материально, ни морально, ни даже эмоционально. Потому что именно независимость дает возможность не утаивать, не хитрить, а раскрыться до предела. Какой смысл хитрить, если ты от этого человека ничего не хочешь, если тебе ничего не нужно от него, а ему от тебя. Если ты знаешь, что он тебя не осудит, даже не попытается, а поймет и примет именно такой, как ты есть.

Вот и для той Любы, из прежней моей жизни, я являлся лишь отдушиной, она и забегала ко мне именно для того, чтобы очиститься и стряхнуть с себя отягощающий налет повседневности. Как физический налет, так и духовный.

Я выдержал паузу, поколебался немного и решил все-таки сделать еще один заход.

– Да это ерунда. Я же говорю, я знаю про вас все. Например, когда вы занимаетесь любовью, на вашем лице появляется выражение полной растерянности и вам необходимы слова… в смысле, чтобы вам что-нибудь говорили, вы хотите слышать голос. А когда возникает оргазм… – я вовремя осекся и поправился, – в смысле, энергазм, у вас сморщивается лобик, будто вы думаете над чем-то очень важным и никак не можете найти решения, и вам необходимо замереть и не двигаться на несколько мгновений.

Пока я говорил, не спеша, растягивая слова и фразы, во мне вдруг стало подниматься желание – и к привычному когда-то сексу с привычными женщинами, и к Любе, в частности. Видимо, я все же соскучился по ней, с удивлением признался я самому себе. «Надо же! – проговорил я про себя, подавляя распиравшее грудь возбуждение. – Надо же!»

А вот у Любы мои последние слова вызвали совершенно иные чувства, противоположные. Сначала она нервно, короткими быстрыми глотками влила в себя кофе, попыталась поставить чашку на стол, но не смогла, рука так и замерла на весу. На лице сначала отобразился испуг, потом негодование, она приподнялась, я не совсем понял зачем – либо чтобы уйти, либо чтобы дать мне пощечину. Видимо, стоя во весь рост, пощечину давать удобнее. Но я перехватил ее руку у запястья.

– И вам не интересно узнать, откуда мне известно это? – Наверное, мой спокойный голос и простой, разумный вопрос вернули ее в уравновешенное состояние. Она села, глубоко вдохнула, выдохнула.

– Почему? Конечно, интересно. Откуда же? – Откинулась на спинку кресла, снова попыталась улыбнуться, но теперь улыбка получилась вымученной.

Я не отпускал ее запястья, но и она не пыталась его освободить.

– Вы мне рассказывали. Долго, многими долгими вечерами.

Любина ладонь дернулась в моей руке, требуя свободу, но свободу не получила.

– Я знаю, в это трудно поверить, но придется… – Я задумался, я по-прежнему не решил, как ей объяснить. – Понимаете, Люба, существует еще один мир, как бы параллельный этому. И они, эти два мира, почти полностью совпадают, по сути, никакой разницы: та же Москва, те же дома, улицы, машины, люди. И в том, другом мире вы тоже существуете. Ну, в смысле, ваш двойник. Так вот… – Я выдержал недолгую паузу. – Я из того, другого мира, и у нас там с вами отношения, можно сказать, любовь. Поэтому я и знаю про вас многое. Значительно больше, чем то, что сейчас рассказал. Могу продолжить, рассказ займет оставшийся день и всю ночь как минимум.

Я ожидал, что ладонь снова постарается вырваться из моих пальцев, но она осталась тихой, спокойной.

– Вы шутите? – только и сказала она.

– Наверное, было бы проще, если бы я шутил, но я не шучу, я говорю правду.

– И как же вы перенеслись из одного мира в другой? И почему только вы? Почему я не перенеслась с вами? – Звучала ли в ее голосе ирония? Возможно. Но если и звучала, то не только одна ирония. Еще больше ее голос был пропитан любопытством.

– Я сам не понимаю, как это происходит… Есть одно предположение. – Я не был уверен, надо ли рассказывать, вдаваться в детали, но все же решил пояснить: – Дело в том, что я писатель. Я книги пишу. Последний роман я писал…

Я сразу заметил, как ее глаза расширились и снова повлажнели.

– Вы мужик, что ли?

– Ну да, конечно.

– Ой… – только и вырвалось у нее. И она замерла. Как будто мы играли в детскую игру. Как только скажешь «мужик», сразу надо замереть.

– В том мире, где я жил, где мы с вами долго и счастливо знакомы… В нем существуют только два пола: мужчины и женщины. И их приблизительно поровну.

– Только два. И их поровну? – Она хохотнула, но коротко и чуть нервно.

– Да, только два. В этом и есть единственное различие между мирами. А в остальном они совпадают. И мы в том самом двуполом мире уже два года с вами встречаемся. То есть с тобой встречаемся. Потому что мне как-то непривычно называть тебя на «вы».

Мы просидели с Любой в кафе часа два. Она спрашивала, я отвечал, порой вдаваясь в такие подробности, что самому становилась неудобно. Рассказывал ей про нее саму, вернее, про ее двойника, клона из двуполого мира. Добавил несколько комичных историй, которые с нами происходили, которые происходят с каждой «долгоиграющей» парой. Люба смеялась задорно, заразительно, искренне. В общем, мне показалось, что она мне поверила. Или начала верить…

В какой-то момент я сам почувствовал легкость и уверенность, ту, забытую, из старой, прежней моей жизни, когда любая ситуация ясна и легко читается, легко прогнозируется – никаких сюрпризов, никаких неожиданностей. От этого на душе стало уютно и, как я уже сказал, уверенно.

– Видишь ли, Любушка, то, что я сейчас скажу, для тебя, конечно, новость, неожиданность… Но для меня заняться с тобой любовью, знаешь… – я попытался подобрать сравнение, – …как вернуться домой. Где давно не был, но где даже запахи знакомы, где тебя давно заждались. Понимаешь, ты для меня родная и привычная, и почему-то после всего этого многополого разнообразия я хочу только тебя.

Она покраснела, но лишь слегка. Говорил ли я правду? Я сам не знал. Хотя нет, знал: сейчас, в данную минуту, я говорил чистую правду.

Теперь ее рука скользнула по столу, накрыла мою.

– Чудно… то, что ты рассказал. Я хочу поверить, но боюсь даже… Но дело не в этом. Ты мужик, и я бы с тобой, конечно, пошла бы. Если честно… даже без разговоров, без колебаний. Про вас такое рассказывают, небывалое. К тому же говорят, что со всеми этими исчезновениями, похищениями вас скоро совсем не станет. Поэтому меня и уговаривать не надо. К тому же мы оба механические, рудиментные, мы друг к другу лучше всего притереться можем. Я бы с удовольствием… – Меня сразу насторожило сослагательное наклонение. – Но пойми, я не могу… Я зациклена.

Так… Про зацикленность я уже слышал, и не раз, но не удосужился узнать, что это такое. А надо бы. Получалось, что теперь наступил мой черед расспрашивать. Сначала она, конечно, удивилась, что я не знаю простых вещей, но потом стала объяснять. Хотя ее ладонь по-прежнему покоилась на моей, будто успокаивала.