Читать книгу "Источник счастья. Небо над бездной - Полина Дашкова"

— Освободите ваши карманы, Пол.

Глядя на луковицу часов, которая уже не качалась, анеподвижно застыла в руке Вали, оракул извлек из карманов галифе несвежийносовой платок, три сушки, костяную женскую гребенку с отломанными зубьями.Затем последовало содержимое пиджачных карманов. Кусок колотого сахару.Резиновая женская подвязка.

Круглое зеркальце в золоченой оправе. Две серебряные чайныеложки.

— Пол, вы можете сесть, — продолжал Валя, — вы большеникогда не возьмете чужого. Никогда. Как только вы прикоснетесь к чужому, вашируки покроются экземой, пальцы распухнут, слезут ногти. Вам будет очень больно,Пол. Брать чужое больно, опасно. Пол, вы слышите меня?

— Да, сэр.

— Покажите руки.

Оракул вытянул кисти перед собой. Под ярким светом лампыстало видно, что кожа покраснела, покрылась беловатой сыпью. Несколькомгновений было тихо. И вдруг Валя трижды хлопнул в ладоши. Луковицы уже не былов его руке. Михаил Владимирович вздрогнул, проснулись все, даже обезьянка.Оракул растерянно моргал и озирался. Пожилая пифия вскочила, взглянула напредметы, выложенные на столе, взяла гребенку и тихо произнесла:

— Вот она где, а я уж обыскалась!

— Ой, моя подвязка, — тонко вскрикнула юная белокурая пифия.

— Зеркальце, вот радость, это мне тетушка подарила, как яседьмой класс гимназии окончила, — прощебетала пифия черноволосая.

Оракул, морщась, разглядывал свои руки. Бокий успел бесшумноподойти к профессору и стоял совсем близко.

— Впечатляет? — спросил он шепотом, на ухо.

— Еще бы, — ответил Михаил Владимирович, — но почему Пол? Ипочему по английски?

— Отец его был англоман, звал сына не Аполлошей, а Полом, наанглийский манер. Позже именно так называли его другие люди. Между прочим, этокак раз самое главное в эксперименте. О клептомании нам было давно известно. Мыхотели проверить кое-что другое. Проверили. В итоге я проиграл Вале бутылкуфранцузского коньяку.

— Глеб, это нечестно, — подал голос головастик, — вы жезнаете, я не употребляю спиртного.

Он сидел далеко, не мог слышать, о чем шептались Бокий ипрофессор, однако услышал либо прочитал по губам и вступил в диалог.

— Ничего, Валя, — улыбнулся в ответ Бокий, — хороший коньякникогда не помешает. Пригодится в качестве взятки какому-нибудь комбюрократу.

— Да, а потом ваши орлы выклюют мне печень за пособничествобуржуазной коррупции.

Профессор рассеянно слушал, гладил Марго, котораяперебралась с плеча на руки, и волновался все больше оттого, что Тани и Федорадо сих пор не было.

— Михаил Владимирович, они сами разберутся, — обратился кнему Валя.

Профессор вспыхнул, хотел сказать: Таня замужем, она потомсебе не простит, и вообще откуда вы знаете, о чем я сейчас думаю?

Но ничего этого он не сказал, отвел взгляд от зеленых глазголовастика, достал папиросу. Валя встал, подошел к нему, чиркнул спичкой и далприкурить.

— Вы напрасно так сильно переживаете, — он взглянул снизувверх и улыбнулся широкой открытой улыбкой. — Они взрослые люди, это их дело.Лучше посмотрите, ложки, кажется, из вашего буфета.

Да, это были те самые, о которых так пеклась няня, сбабушкиной монограммой на черенке.

Москва, 2007

Соня села на край кровати, приложила ладонь ко лбу старика,увидела, как задрожали веки, скривились мягкие, запавшие без зубных протезовгубы.

— Федор Федорович, пожалуйста, очнитесь.

— Танечка, — произнес он чуть слышно, — ты пришла, ты здесь.

— Это я, Соня. Послушайте, у меня есть препарат. Но я немогу решить за вас. Это только ваш выбор.

— Танечка, поцелуй меня, как тогда, помнишь? Нет, невозражай, не лги, тогда ты меня любила, пусть лишь один вечер, несколько минут,мгновение, но любила, меня, а не его. Я знаю.

— Федор Федорович, пожалуйста, прошу вас, откройте глаза, выдолжны прийти в себя. Мне нужно поговорить с вами. Пожалуйста!

— Я обварил руку, и ты испугалась. В гостиной было многонароду. Бокий, оракул с пифиями. Рыжий Валька показывал свои фокусы, но мы невидели. Мы ушли. Ты стала снимать с меня рубашку, просто чтобы не было ожога,чтобы я переоделся в сухое. Я обнял тебя, очень сильно, может быть, даже грубо.Я не мог больше терпеть.

В дверном проеме возник Зубов, встал, прислонившись плечом ккосяку, чуть слышно спросил:

— Неужели очнулся?

— Боюсь, нет. Он бредит.

Без вставных челюстей речь старика звучала совсем невнятно,но Соня понимала каждое слово. Она больше не перебивала, затаив дыхание,слушала почти беззвучный, шуршащий, как сухие листья, голос.

— Никто не вошел, никто ничего не узнал. Павла ты любила всюжизнь. Меня только мгновение. Оно длится до сих пор. Оно бесконечно, и онопринадлежит мне. Танечка, поцелуй меня.

Соня прикоснулась губами к его сухой щеке.

— Скажи, если бы не ранение Павла там, в Галлиполи, если быне случилось того странного, страшного совпадения, ты бы осталась со мной? Немолчи, скажи, Танечка.

— Да, — нерешительно произнесла Соня.

— Не слышу. Скажи еще раз.

— Да, я бы осталась.

— Но это невозможно, ты не могла остаться в России. Я не могбежать с тобой. Нас бы убили. Всех. Теперь ответь. Ты наконец пришла за мной? Ясвободен? Ты заберешь меня отсюда, прямо сейчас?

— Нет.

Зубов вздохнул и покачал головой. Рядом с ним появился ДимаСавельев. Он хотел сказать что-то, но Соня хмуро взглянула на него и приложилапалец к губам. Старик продолжал бормотать.

— Таня, я очень устал, я хочу к тебе. Все равно куда, лишьбы с тобой. Я так соскучился.

— Нет, — упрямо повторила Соня.

— Почему?

— У меня есть препарат. Прямо сейчас я могу сделатьвливание.

— Ты думаешь, это нужно?

— Это необходимо, я уверена.

— Паразит меня не отпустит, если будет вливание, мнепридется остаться здесь, с ними, с чужими. Адама нет. Я никому тут не нужен.Зачем?

— Вы нужны, вы очень нужны мне. Я не справлюсь без вас,Федор Федорович, я слишком мало знаю и пока ничего не могу.