Читать книгу "Царство мертвых - Том Кристенсен"

Вот так должен выглядеть принц Ясир, подумал Саид. В белых волдырях и ожогах по всему телу, перед тем как ему медленно перережут глотку.

Он взял полотенце, вытерся, надел халат, который висел на двери, пошел на кухню и поставил на конфорку чайник.

Снова рассмотрел ладонь. Волдыри налились лимфой, сделались прозрачными. Саид подошел к крану, сунул руку под холодную воду. Все это он проделывал не первый раз. Волдыри сойдут через несколько дней. Но боль рассеивала мысли, гнала прочь.

В коридоре осторожно открылась дверь. Дверь в комнату Ширы и Тахмины. Затем послышались шаги в сторону кухни.

В дверях появилась Шира. Закутанная в красный халат. Волосы взлохмачены, усталые, ненакрашенные глаза припухли. Она зевнула, прикрыв рот ладонью.

Саид завернул кран, обсушил руки полотенцем. Шира вошла и села за стол. Посмотрела на его руки:

— Снова обжегся?

Он не ответил. Разумеется, причинять себе боль как-то ненормально. Он сел за стол напротив нее. Спрятал ладонь.

— Может, однажды все-таки расскажешь, что тебя так терзает, — сказала Шира, вставая.

Чайник вскипел. Она достала две чашки, положила в каждую по ложке растворимого кофе и залила водой. Придвинув одну чашку Саиду, снова села.

— Я скажу тебе, что меня терзает.

Она отпила глоток, посмотрела на него.

— Меня терзает, что ты плохая мусульманка. Ты должна молиться, Шира. Каждый день. И пора начать вести себя как подобает мусульманской женщине.

Она слегка прищурилась:

— Мы слышим, как ты молишься. Каждое утро. Ты будишь Тахмину. Я не против, Халед, потому что знаю, насколько это для тебя важно. Но не смей указывать, что делать мне.

Саид раздраженно покачал головой.

— Зачем ты калечишь себя?

— У меня… — Он чуть было не повысил голос, но вовремя взял себя в руки. — У меня есть свои причины.

— Какие причины? Что за невыносимые мысли заставляют тебя делать такие вещи? Ненависть к себе?

— Да, ненависть.

— Кого же ты ненавидишь, Халед?

— Кого и ты — христиан, иудеев, всех неверных, отрицающих Аллаха и пророка.

— Во мне нет ненависти, Халед. Наоборот. Мухаммед говорил о мире и прощении. — Она внимательно смотрела ему в глаза, будто искала в них что-то. — Что ты не можешь простить, Халед?

Шира покачала головой и встала. Взяла газеты, которые лежали на столе, положила перед Саидом.

— Я принесла тебе газеты, — сказала она.

Каждое утро он разбирал заголовки при помощи норвежско-английского словаря, который дала ему Шира.

— К тому же я перевела ту заметку, что ты просил, — добавила она и положила перед ним лист бумаги.

Накануне вечером он распечатал эту заметку с новостного сайта Hegnar Online. Заголовок гласил: «В Норвегии открылась международная инкассовая фирма». На обороте листа Шира написала перевод на арабский. Впервые за все время поисков ему попалось в норвежской прессе упоминание о принце Ясире. Саид распечатал заметку и попросил Ширу перевести.

Шира достала хлеб, масло и сыр и начала готовить бутерброды, которые Тахмина возьмет с собой в детский сад. Она как раз закончила, успев еще и состряпать себе тарелку каши, как вдруг возглас Саида заставил ее обернуться.

Саид побледнел как полотно. Словно в трансе не мог оторвать глаз от перевода и только бормотал:

— Аллах! Так вот почему! — Он перевел взгляд на Ширу, которая застыла с кашей в руках. — Вот почему Аллах привел меня сюда, — сказал он и протянул к ней ладонь, покрытую волдырями. — Вот почему! Теперь все понятно!

26

— Добро пожаловать.

Саид опустил руку и принялся разглядывать человека, который стоял перед ним. Трехдневная щетина, одежда явно требует стирки. В нагрудном кармане рубашки торчат свернутые бумаги — розовые и желтые. Глаза из-под кустистых бровей смотрят с настороженным любопытством.

На большой площадке вокруг — два-три десятка подержанных автомобилей разных моделей и размеров, у каждого за лобовым стеклом плакатик «Продается». Возле машин стояли несколько хорошо одетых мужчин, курили, разговаривали и жестикулировали.

— Мои продавцы, — сказал Ахмед, показав на двух из них.

Саид был в потертых джинсах и теплой куртке.

— Давай за мной. — сказал Ахмед и пошел к бытовке, установленной на краю площадки, рядом с сетчатой металлической оградой.

Внутри обнаружился заваленный бумагами письменный стол, несколько металлических архивных шкафов и стол с четырьмя стульями, а на нем пепельница, пустые бутылки из-под колы, термос и смятая бумага от бутербродов.

Они сели на стулья. Ахмед, не скрывая любопытства, уставился на шрам, что тянулся по левой половине лица Саида, и на изуродованный нос.

— Авария? — спросил он.

— Да.

— Работа у тебя будет простая, — сказал Ахмед, смекнув, что у Саида нет ни малейшего желания обсуждать, что с ним произошло, и откинулся на спинку стула. — Машины, которые поступают к нам, надо вымыть снаружи и изнутри, отполировать, иногда сменить масло, покрышки, залить воду для стекол и все такое. Тебе каждый раз будут говорить, что именно надо сделать. Если работы чересчур много, я вызываю еще одного работника. А бывает, я сам и продавцы тоже пособляем. Ну как, согласен?

— Согласен, — ответил Саид, постукивая пальцами по столу.

Интересно, много ли Ахмеду известно? — подумал он. По крайней мере, его, наверно, предупредили, что он будет приходить и уходить по своему усмотрению. Саид вовсе не хотел торчать тут слишком долго, особенно в первые дни. Более того, думал смыться отсюда как можно скорее.

— Раньше с машинами работал?

Саид перестал барабанить.

— Да не особенно.

— Но свои-то машины имел?

— Конечно.

— Сам ими занимался?

Зачем он спрашивает? Неужели так заметно, что Саид родом из семьи, которая только ездит на своих машинах. Саид поднял брови.

— Думаю, я справлюсь.

— Я помогу тебе втянуться. Как правило, утром у нас тихо. Но через час или два может начаться запарка. Тогда придется тебе все делать самому.

Саид кивнул.

— Получать будешь пятьдесят крон в час. Работа физически тяжелая. И еще кое-что для ясности. Пока ты здесь, все разговоры со мной и с ребятами только о машинах. Никакой политики, никакой религии. Мы тут работаем. Понятно?

— Понятно.

— Меня попросили тебя пристроить. И — я уверен, ты знаешь — мне за тебя платят. Больше я ни о чем знать не желаю. Чем ты занимаешься, меня не интересует, и слышать я об этом не хочу. Ясно?