Читать книгу "Замурованная. 24 года в аду - Найджел Которн"

Один из младенцев был болен, и к моменту возвращения Фрицля – три дня спустя, он уже умер. У ребенка не было имени, но сейчас его посмертно окрестили Майклом. Фрицль забрал крошечное тельце и сжег его в подвальной печи вместе с прочими бытовыми отходами.

Рудольф Майер, защитник Фрицля, сказал: «Он признал, что Элизабет рожала близнецов одна в подвале и что в течение трех дней после этого он не видел ее. Он сказал мне, что, когда обнаружил одного из близнецов мертвым, положил его труп в печь. Элизабет говорит, что ребенку было трудно дышать, а Фрицль не предоставил им врачебной помощи, которая могла спасти ему жизнь. Полиция теперь вменяет Фрицлю убийство первой степени, потому что ребенок умер в результате того, что он не обеспечил его должным лечением».

Когда Фрицля обвинили в детоубийстве по преступному бездействию – что, по австрийским законам, могло привести к осуждению за убийство первой степени, – он отказался разговаривать с полицией. Нельзя сказать, была бы спасена жизнь ее седьмого ребенка, мальчика-близнеца, умершего вскоре после рождения, или нет, если бы рядом оказался врач.

Выжившего близнеца, Александра, вынесли наверх под видом подкидыша, как и раньше. Розмари уже привыкла к «брошенным» детям своей дочери, периодически возникающим у ее дверей, и больше не задавала вопросов.

«Мы, возможно, так и не узнаем окончательно и наверняка, зачем он забирал с собой этих средних детей, – сказал следователь Польцер. – Можно догадываться, что там становилось несколько тесновато. И нельзя забывать, что чем больше у тебя в подвале пленников, тем сложнее за ними следить».

Тогда полиция не видела причин углубляться в детали, и социальные службы не возражали. Фрицль со своей женой стали именоваться опекунами ребенка, что дало им права на дополнительные государственные льготы. С радостью передав детей на руки Фрицлей, власти по-прежнему не упускали их из виду. Следуя стандартным процедурам, они регулярно навещали их.

За эти годы соцработники посещали дом Фрицля как минимум 21 раз и не докладывали ни о чем необычном. Фрицли прилагали все усилия, чтобы «развивать детей самыми разными способами», написало местное агентство по благоустройству в своем периодическом отчете. В их распоряжении были «занятия детской гимнастикой, книги и кассеты из городской библиотеки, – написал один работник, подведя итог словами: – Герр и фрау Фрицль по-настоящему окружили детей любовью и теплом».

Фрицль с детьми был строг, вне всякого сомнения, но это решено было не расценивать как проблему, потому что не он, а его жена Розмари осуществляла ежедневную заботу о детях. Почти каждый день она отвозила детей на уроки музыки, где Лиза играла на флейте, а Моника и Александр тренировались на трубе.

«Все были восхищены тем, насколько она была сильной, – сказал один из детских преподавателей музыки. – Лишь однажды в разговоре ее голос дрогнул, и она залилась слезами». Она рассказывала ему об Элизабет, о ее бегстве в секту, о том, как сильно по ней скучает.

Министр юстиции Австрии Мария Бергер признала ошибки властей: «Зная все, что мы знаем сегодня, эта легковерность была непростительна, особенно касательно байки о том, что она присоединилась к секте. Сегодня мы, несомненно, подошли бы к этому иначе и провели более тщательное расследование».

Но школьную подругу Элизабет Сьюзан Парб обмануть не удалось. «Когда начали появляться дети, я поняла, что что-то было не так, – сказала она. – Элизабет ненавидела своего отца, она никогда не оставила бы своих детей с ним».

Такой довод не приходил в голову социальным службам.

Все подозрительнее становилась свояченица Фрицля, Кристина. «Когда под дверь положили третьего ребенка Элизабет, мы попросили Зеппа попытаться разузнать что-нибудь об этой секте, на что он ответил: „Это бессмысленно“. А его слово было законом».

Его резкому ответу вторили письма, которые он заставлял писать свою дочь в подвале. Они начинались со слов: «Не ищите меня. Это не имеет смысла и только увеличит мои страдания и страдания моих детей». Одно из писем продолжало описания строгостей сектантской коммуны. «Много детей и образование здесь не приветствуются», – писала она.

Эта часть легенды отражала ее реальное положение. Странно, что ни мать Элизабет, ни ее взрослые сестры и брат, даже не видя перед собой явных подсказок, ни разу не предприняли усилий, чтобы найти автора этой тревожной записки. Их отец вдолбил им в головы мысль о необходимости образования, и Элизабет, став матерью, не смогла бы отказаться от этого.

Соседи описывали Лизу, Монику и Александра как счастливых, вежливых и хорошо воспитанных детей, хвалили их музыкальные способности. По их воспоминаниям, когда ребята забавлялись в бассейне, всюду был слышен их смех. Розмари посвятила всю себя трем новым детям в их доме. Мария, соседка Фрицлей, сказала, что она была «прекрасной женщиной», которая откладывала каждый пенни, чтобы потом купить своим детям музыкальные инструменты.

Другой сосед рассказал: «Мои дети ходили в ту же школу, что и дети Фрицлей... За ними никогда не замечали странностей».

В школе в детях отмечали их ответственность, примерное поведение. Они выглядели счастливыми и хорошо ладили со сверстниками. И все же кое-кто из одноклассников теперь припоминает некоторые их странности. «Девочки Фрицль и их брат в школе всегда держались несколько особняком, – вспоминал позже их школьный товарищ. – Они жили как будто отдельной жизнью».

«Розмари отчаянно хотела помочь детям хорошо начать их жизнь с достойной матерью и отцом, – рассказывал друг семьи. – Поступок Элизабет приводил ее в замешательство и причинял глубокую боль».

Воспитанные строгим, но великодушным на вид дедушкой и заботливой Розмари, дети вели размеренную жизнь, наполненную спортивными тренировками, уроками карате, музыки и школьными дискотеками. Когда Лиза только начала ходить в школу, то звала Фрицлей мамой и папой, но учителя сказали Розмари, что она должна объяснить детям, как обстоит дело в действительности, иначе позже, когда они узнают истину, у них возникнут проблемы. Так что летом 2000 года Розмари рассказал детям о необычных обстоятельствах их усыновления.

«Она привела психолога, чтобы усадить их и поговорить об этом, – вспоминает друг семьи. – Потом она устроила праздник, чтобы поднять им настроение после таких новостей. С тех пор она и Фрицль стали для них „оми“ и „опи“ – бабушка и дедушка».

Но говорили также, что дети по-прежнему звали Фрицлей мамой и папой, и не подозревая, что Фрицль был их отцом и на самом деле.

Деликатный выход Розмари из ситуации и семейный праздник, тем не менее, обеспечили детям некоторый комфорт. Не зная истинных обстоятельств своего рождения, Александр холодел при мысли о том, что его мать может вернуться из своей безумной секты и похитить его. Ему мерещилось, что она тайком прокрадывается в дом посреди ночи и выхватывает его из постели. «Он был так напуган, что почти перестал разговаривать», – рассказал друг семьи.

Несмотря на характеристику соцработников, согласно которой Йозеф и Розмари «по-настоящему окружили детей любовью и теплом», Фрицль продолжал практиковать свои жестокие методы. «Александр и Лиза постоянно были как на иголках из-за агрессивности Фрицля. В их глазах читался неподдельный ужас даже тогда, когда его не было рядом. Розмари говорила, он подавлял всех со страшной силой».