Читать книгу "До последней капли - Андрей Ильин"

Окончательно Полковник проснулся на рассвете от дробного постукивания. Вначале он подумал, что начался град. Потом — что запускают мотор. Потом, прислушавшись, понял, что это его зубы.

Похоже, раньше было еще и теплее. Не меняя положения, Сан Саныч напряг мышцы ног, потом рук, потом брюшной пресс. Он удерживал напряжение в мышцах до тех пор, пока мог терпеть, до тех пор, пока по ним не разливалось тепло.

В шесть утра в сторону ворот проследовал человек. Через пятнадцать минут в противоположную ему сторону прошел другой. Одна пришел — другой ушел. Значит, на воротах у них дежурит охранник. Будем иметь в виду.

Около семи в дом прошли две женщины. Обслуживающий персонал? Уборщицы? Или повара?

В полвосьмого дорожки подмел дворник.

В девять к подъезду дома подрулила машина. Из подъезда вышел человек. Лет сорока пяти, хорошо одетый. В очках. Сел. Уехал.

В одиннадцать куда-то пробежали два охранника.

В двенадцать Сан Саныч понял, что выдержит пытку неподвижностью еще не более чем полчаса. Все тело болело и ныло, словно его пропустили через мясорубку с затупившимися ножами.

«Пусть будет что будет», — думал Полковник, представляя, как он вдруг встанет посреди кустов и пойдет к воротам. Вряд ли его убьют. Скорее всего надают тумаков и доложат о происшествии начальству. Те посмеются над доморощенным Пинкертоном и отправят домой дозревать до угодного им решения. Ничего страшного — пара тумаков и смех. На фронте за подобную вольность пришлось бы расплачиваться жизнью.

Наверное, Сан Саныч встал бы и пошел, если бы возле него не остановился человек.

Человек свернул с дорожки, прошел несколько метров и замер, упершись в кусты, за которыми притаилась засада. Сан Саныч замедленным движением поднял пистолет и направил его под плащ-палаткой в голову подошедшего. Промахнуться он не мог.

Но человека мало тревожило, что происходило перед ним, его волновало то, что творится с боков и сзади. Он еще раз воровато оглянулся, расстегнул ширинку и стал долго и тщательно писать Сан Санычу на голову.

«Чтоб ему то место, откуда бьет струя, разорвало! Чтоб ему до конца жизни не ходить в туалет! Чтоб ему… И еще чтоб… И еще два раза…» — страшно ругался про себя Сан Саныч.

Человек облегченно вздохнул, застегнул ширинку и пошел себе по дорожке дальше.

Моча была вонючая. И мокрая. В общем, такой, какой и должна быть.

Сан Саныч перестал страдать от неподвижности, потому что стал страдать от унижения. Его, полковника в отставке, трижды орденоносца и пенсионера, об…ли словно общественный писсуар! Куда уж дальше? Такого с ним не случалось даже на фронте!

Сан Саныч ругался и скрипел зубами от негодования. Но ругался молча, не раскрывая рта. Потому что не хотел, чтобы то, что текло у него по лицу, затекло ему в рот.

«Чтоб его… Чтоб ему… Чтобы его маме, папе и бабушке…»

Не очень интенсивная, но постоянная боль лечится менее продолжительной, но сильной. Сан Саныч долго страдал от неподвижности, но от омерзения он страдал сильнее. Он страдал еще с полчаса, пока вдруг не понял, что затекшие ноги и руки и холодный живот его уже не волнуют. Новые эмоции вытеснили старые.

Моча высохла, запах выветрился. А засада осталась на том месте, где ей и надлежало быть. Как говорится — не было бы счастья, да несчастье помогло. Если, конечно, можно признать это не более чем забавное, по меркам разведки, происшествие несчастьем.

Потом у Сан Саныча безумно громко заурчал живот, да так, что никакие таблетки не помогли.

Потом Сан Саныч захотел в туалет.

Потом у него свело судорогой ногу.

Потом зачесалось в носу, и пришлось чихать внутрь себя, зажав ладонью рот и нос.

Потом наступил вечер.

Сан Саныч уже познакомился со всеми обитателями дома. Со всей обслугой, охранниками и хозяевами. Он уже знал их в лицо. Знал, кто, куда и зачем ходит. Он уже наметил жертвы.

Слуги ничего знать не могут. Они только дополнения к кухонным плитам и швабрам. Они бесполезны.

Охранники знают больше, но недостаточно. К тому же они смогут оказать сопротивление.

Первые лица знают все, но их хватятся уже через полчаса после исчезновения.

Остаются начальники среднего звена. Которые ни рыба ни мясо, но еще те фрукты! Они немало знают, но мало значат, чтобы по поводу их пропажи били серьезную тревогу. Они еще не боссы, каждый шаг которых охраняют, но уже не исполнители, отсутствие которых на рабочих местах сильно задевает самолюбие их начальников. Эти уже могут позволить себе не опаздывать — но задерживаться. С них и надо начинать.

Этот не подходит.

Этих двое. С двоими Сан Санычу не справиться.

Этот не дошел до места, зачем-то вернувшись назад.

Этого охраняют.

А вот этот в самый раз.

Нужная жертва объявилась около 23 часов. Жертва шла, слегка покачиваясь, от дома к воротам. Жертва что-то напевала себе под нос, знать не зная, что ее поджидает возле тех вот кустов.

Там ее поджидал Сан Саныч.

По давней науке брать «языка» ему надо было встать и, пристроившись за спиной идущего, пройти несколько метров, в последнем шаге обрушившись на него всей массой тела. Или напасть из-за укрытия. Или подсечь ногой…

Но ничего такого сделать Сан Саныч был не в состоянии. Он не мог, как это делал в молодости, легко и бесшумно вскочить на ноги после многочасового неподвижного вылеживания. Не мог незаметно пристроиться сзади. Не мог провести подсечку. Его тело стало громоздким и неуклюжим, как туша кита, выброшенного штормом на сушу. Он мог только лежать. И еще кричать.

— Помогите! — сказал Сан Саныч сиплым от долгого молчания голосом.

— Кто здесь? — остановился прохожий.

Если бы это был немец из 1943 года, он не остановился бы и ничего не спрашивал. Он бы передернул затвор автомата и всадил пол-обоймы в темноту, откуда раздался подозрительный голос. Или бросил гранату. Во время войны такой прием не сработал бы. Но этот и не был готов к подвохам.

— Слышь, мужик. Где я? — все так же сипло спросил бывший фронтовой разведчик.

— Ты что, пьяный, что ли?

— Ага. Перебрал маленько. И заблудился. Ни черта не помню. Помню только, как через какой-то забор лез.

— Ну ты даешь. Ладно, выходи сюда, я тебя до ворот провожу.

— Да я бы вышел, кабы мог. Я, кажись, ногу вывихнул. И еще за что-то зацепился. Вот если бы ты мне помог…

— Хорошо, где ты там?

А вот этого немец не сделал бы, даже забросав подозрительный куст десятком гранат. Не полез бы он в одиночку на рожон. Дождался бы своих и только после этого прочесал обочину метров на двадцать во все стороны. А еще лучше — бронетранспортером проутюжил бы. Осторожный немец был. Потому что оккупант. Потому что на чужой территории. А этот на своей. Этому все до фени.