Читать книгу "Страшный зверь - Фридрих Незнанский"

А «правильная женщина» Ксения Александровна была между тем совсем не старой, напротив, молодилась изо всех сил, будто тяжелое ранение зятя позволило ей обрести дополнительный смысл в жизни. От нее потребовались действия, и это стало ее пробуждением из пенсионерской спячки. Она искренне, как заметил Турецкий, обрадовалась знакомству с ним, и сходу высказала ему комплименты по поводу только что проведенной работы в квартире, стала вспоминать его прошлые дела, очевидно, информированная дочерьми. При этом она лукаво посматривала то на него, то на занятую делом Валентину, которая накрывала на стол к обеду. О Гере спросила вскользь, сказав, что недавно сама звонила и в курсе его физического состояния. И звала она зятя Германн, — слышалось двойное «н» на конце, как у Пушкина. Стариной пахнуло на Турецкого. И еще показалось странным, что и Валя, говоря о муже, тоже называла его не Герой, а Германом, почти официально. Непонятное отношение. Или, наоборот, вполне объяснимое: «правильность» — в основе всего.

А хозяйка тем временем провела его по квартире — большой и с удобным расположением трех комнат. Давно строили, материалов строительных не жалели. Такие дома, в свое время, называли «сталинскими», с массой украшений на фасадах, — обратил внимание Александр Борисович.

В квартире и мебель была полностью из середины прошлого века — массивная, добротная. Но в комнате Кати, куда ему также предложили заглянуть, он с удовольствием увидел и хороший компьютер, и принтер, и прочую современную технику. Это было очень удачно, бегать и искать не надо. Выход в Интернет имеется, значит, информацию можно передавать в Москву без опасений. Если только «они» и в компьютер не влезали. Но «акула» вмешательства не фиксировала, а Ксения Александровна подтвердила, что в комнату Кати они не заходили. Они в основном на кухне орудовали, где кран подтекает, а также в прихожей, где телефон, и в большой комнате — у телевизора. Все правильно, именно там и снимал Турецкий «следы» их пребывания. Молодцы, однако, оперативно сработали. Но это были наверняка не те, конкретно, кто стрелял в Ванюшина, то есть не те же самые, но определенно — одни из «тех».

Потом он позвонил прокурору и недолго, но с большим чувством благодарил того за проявленную заботу о себе. Заодно сообщил, где намерен взять машину напрокат, — на Семеновской. Махотин отнесся к его идее благосклонно: ясно, что отдавать гостю собственную машину — радость не великая, и очень хорошо, что Александр Борисович — вежливый человек, понимающий это.

Турецкий же подумал: «Неужели прокурор играет не в их игры, а в свою собственную? Что ж, тогда с ним можно будет и обменяться кое-какими соображениями. Со ссылкой на высокие инстанции…»

А чуть позже Валя позвонила в справочную и выяснила телефоны еще двух пунктов проката, один из которых был на окраине города. Вот туда и поедем, решил Турецкий, наверняка имеют старье, — на окраину «крутой» хозяин салона не поедет, если только у него нет серьезных для того причин.

Наконец, сели обедать. Памятуя, что впереди масса дел, и все срочные, Александр постарался покончить с пищей побыстрее, но так, чтобы не обидеть и хозяев. Следовало успеть заглянуть в гараж, а затем — в прокатный пункт. Материалы Геры нужны были позарез. Без них действительно всю работу пришлось бы начинать сначала, а уже — ни следов, ни свидетелей. А те, что о чем-то знали, вполне могли и заткнуться, чтобы не пробуждать и не раздражать «страшного зверя», как говорится в сказке. Об этом он и сказал Вале. Она оделась потеплее — на улице было промозгло и сыро, и они отправились в гараж, провожаемые Ксенией Александровной, почему-то смотревшей вслед гостю влюбленными глазами.

Что мог по этому поводу подумать Турецкий? На ум шла только одна фраза, повторявшаяся в разных вариациях: «Ну и семейка, ну, и женщины!», — но при этом сам факт знакомства с ними вызывал у него мягкую улыбку. Валя заметила и спросила, почему он так улыбается? Он поинтересовался, как — так? Но она еще раз взглянула на него, покачала невразумительно головой и не ответила. Ох, уж этот молчаливо-многозначительный «разговор»!..

В гараже царил, что называется, полный бардак. Все, что хранилось, — мебель, бочки, ящики и старые автомобильные баллоны, — было перевернуто, сброшено с полок, раскидано по всему помещению. Не очень, видимо, стеснялись, «шмон» устроили капитальный, но, как обычно для провинции, безалаберный. То есть работали, видимо, профессионалы весьма средней руки, так следовало понимать. Впрочем, Александр подобное наблюдал тоже далеко не впервые.

А про «схрон» он вспомнил вовремя. Пришлось откинуть в сторону несколько пыльных автомобильных баллонов, валявшихся в углу, под которыми, скорее, угадывался, чем имелся в наличии, маленький лючок. Не знаешь, так и не угадаешь. Хитрые были старики. Приподнял лючок Турецкий и увидел картонную коробку из-под обуви. В ней-то и находилась пачка тех самых материалов, из-за которых тяжко пострадал старший следователь по особо важным делам Следственного управления при Прокуратуре России Герман Николаевич Ванюшин. Беглого просмотра Турецкому вполне хватило, чтобы убедиться в этом.

Глава шестая Любовь, любовь…

Гера, конечно, постарался. Его настойчивость и методичность сквозили в каждой записи, комментирующей тот или иной документ. Другими словами, добывая очередные, необходимые ему материалы, он сразу, словно бы «подшивал» их в определенном порядке в дело, которого, по сути, еще не существовало. Ну да, любил человек четкую систему и ясность мысли… Но ведь как там классик сказал? «Тот, кто постоянно ясен, тот, по-моему, просто глуп…» Однако…

Турецкий поймал себя на мысли, что тоже, как и Валя, совершенно необдуманно, заговорил о товарище в прошедшем времени, — этого еще не хватало! Ни по человеческим, ни, тем более, по Божеским законам даже и думать так не положено, покуда жизнь еще теплится в организме больного. Говорят, что иной раз умирающего спасает именно это категорическое нежелание других, верящих в него, думать как о покойнике. Только живи, только карабкайся изо всех сил! А что, наверное, действительно спасает…

Вот, врачи же не верили в Турецкого, даже телевизионщики объявили покойником, а все родные и близкие категорически не соглашались, верили и… получилось же! Пересилил организм мнение скептиков. Так что и Гере надо желать только здоровья, без конца повторять, что все образуется, и он выйдет из комы. Как говорят, Господь, да услышит.

А касательно «системы» Александр Борисович мог бы с уверенностью сказать, что сам на такой «подвиг» не способен, и никогда не пытался совершить его. Меркулов еще в прошлые годы постоянно гонял его, просматривая подшитые в «Уголовное дело» материалы и документы. Все понимая, Турецкий зачастую не мог пересилить себя, хотя и умел, бесспорно. Но эта принципиальная методичность не то, чтобы раздражала, портила нервы и настроение, она порой казалась никчемной, хотя, увы, обязательной. А эту работу, как правило, если ему удавалось, охотно делали за него бесконечные стажеры и стажерки, а позже — помощники и помощницы типа младшего юриста Альки Дудкиной, очень способной девушки. «Вот, кого мне сейчас не хватает», — подумал он, словно предугадывая, какое количество еще не собранных и не систематизированных материалов ожидают его. А, кроме того, он представил себе, насколько проще, будь она рядом, пережил бы свой вчерашний стресс в гараже. Но тут же остановил себя: Алевтина стала бы, несомненно, и палочкой-выручалочкой, и самым слабым его пунктом. Если бы бандиты захотели его «обезоружить», чтобы продиктовать свои жесткие условия, лучше жертвы похищения, чем Алевтина, было бы трудно придумать. Так что пусть уж все остается в том положении, как есть, включая и стрессовые моменты…