Читать книгу "Призрак уходит - Филип Рот"

— А вас не заносит?

— Я стараюсь как можно точнее ответить на ваши вопросы.

— А можно узнать, чего он не боится?

— Презрения. Порицания. Его не сковывает потребность непременно быть с теми, с кем легко. Он не подвержен колебаниям. Целенаправленно идет вперед.

— И ладит с отцом, чья напористость просто зашкаливает?

— Думаю, битвы тоже бывают. Оба — бойцовские натуры, так что битвы неизбежны. Но все это не так серьезно, как если бы я вдруг рассорилась с матерью. Они могут облаять друг друга по телефону, а на другой день звонить как ни в чем не бывало. Так оно и идет.

— Расскажите еще.

— А что вы хотите узнать?

— Все что угодно из того, о чем пока умалчиваете. — Конечно, я хотел знать только о том. что связано с ней. — Вы ездили к нему в Лос-Анджелес?

— Да.

— И?

— Большой дом в Беверли-хиллз. На мой вкус, безобразный. Огромный, с претензией. И совсем неуютный. Мать коллекционирует то, что, вероятно, называют антиквариатом. Скульптуру, мелкую пластику. Все это выставлено в специальных витринах, утопленных в ниши, — слишком больших (как и все в этом доме) для хранящихся в них экспонатов. В доме не чувствуется тепла. Чересчур много колонн. Чересчур много мрамора. Гигантский бассейн в саду, чересчур строго распланированном и чересчур педантично ухоженном. Весь этот мир ему чужд. Он уехал учиться в Новую Англию. Потом перебрался в Нью-Йорк. Предпочел жить в Нью-Йорке и заниматься литературой, вместо того чтобы сделаться богачом, выжимающим из людей все соки, обитателем мраморного дворца в Эл Эй. Выжимать соки он сумел бы — прошел у отца хорошую выучку, — но ему этого не хотелось.

— Родители все еще не в разводе?

— Парадоксально, но так. Не представляю, что у них общего. Она занимается медитацией и уходит до вечера на работу. Он работает непрерывно. Думаю. просто живут под одной крышей. Ни разу не слышала, чтобы о чем-то разговаривали.

— Он с ними общается?

— Кажется. Ничего о них не рассказывает.

— И вряд ли позвонил родителям в день выборов.

— Вряд ли. Хотя в этот день говорить с ними было бы приятнее, чем с моими родителями. Они добропорядочные лос-анджелесские либералы.

— А его нью-йоркские друзья?

Она вздохнула. Впервые за время беседы у нее вырвался нетерпеливо-раздраженный вздох. До этого — полнейшая невозмутимость и спокойная рассудочность.

— Он сблизился с мужской компанией в спортзале. Молодые успешные профи от двадцати пяти до сорока. Они играют в баскетбол, и он проводит с ними массу времени. Юристы. Люди из массмедиа. Кое-кто — наши друзья студенческой поры, вместе работали тогда в издательствах, журналах. Один из приятелей всерьез занялся производством компьютерных игр.

— Думаю, Климану стоит войти с ним в долю. Компьютерные игры — это прекрасная идея. Пусть там проявляет свое бесстрашие. Ведь для него все — игра. По его ощущениям, «Лонофф» — это всего лишь название игры.

— Вы ошибаетесь, — ответила она и слегка улыбнулась, признавая излишнюю категоричность своего возражения. — При встрече с вами он шел напролом, в манере, свойственной его отцу, но он куда больше похож на мать. Он из породы интеллектуалов. Вдумчив. Да, он невероятно энергичен. Подвижен. возбудим, силен, упрям, а иногда просто ужасен. Но вовсе не карьерист, озабоченный только самим собой.

— А я сказал бы, что он именно таков.

— Но какой карьерист вздумает написать биографию почти забытого писателя? Будь он карьеристом, шел бы вслед за отцом. Не взялся бы за изучение автора, о котором никто моложе пятидесяти даже не слыхивал.

— Вы поднимаете его на пьедестал. Выставляете в идеальном свете.

— Вовсе нет. Просто знаю его лучше вас и стараюсь исправить ошибочное суждение. Так как оно нуждается в исправлении.

— В нем нет глубины. Нет серьезности. Безрассудство, задиристость, верхоглядство. И ни капли уравновешенности.

— Возможно, ему не хватает выдержки, такта. Но серьезность в нем есть.

— А еще не хватает честности. Он вообще знает, что такое честность? Думаю, Климану не чуждо интриганство. Откуда уж тут взяться честности?

— Мистер Цукерман, это уже не портрет, а злая карикатура. Вы правы, он не всегда понимает, почему нельзя действовать так, как он действует. Но он следует своим принципам. Подумайте, Ричард живет не в вакууме, а в мире, превозносящем карьеру, в мире, где человек, не сделавший карьеры, считается неудачником. В мире, где репутация — всё. Вы человек старшего поколения, вы давно состоялись и не понимаете, каково молодым сейчас. Вы — из пятидесятых, он — человек сегодняшнего дня. Вы — Натан Цукерман. И, возможно, уже много лет не сталкивались с людьми, еще не вставшими на ноги в своей профессии. Вам не понять, что значит шаткая репутация в мире, где репутация значит все. Неужели тот, кто не привержен философии дзэн, а, будучи частью ценящего карьеру общества, хочет, чтобы оно его признало, по определению негодяй? Признаю, Ричард не самый глубокий ум, с которым я сталкивалась, но это еще не причина, чтобы его попытки действовать, стремление к тому, что его привлекает, встречали такую враждебность.

— Ну, что касается глубины его ума, мне кажется, что он и вполовину не так глубок, как ваш муж. А ваш муж вдесятеро меньше Климана настроен на карьеру и вовсе не чувствует себя от этого неудачником.

— Но и успешным он себя не чувствует. Хотя в целом это правда.

— Счастливица, которой повезло.

— Да, повезло. Я очень люблю мужа.

Безупречная демонстрация железного самообладания заняла меньше десяти минут, приведя к единственному результату: мое желание углубилось, и Джейми стала — вне всякого сомнения — острейшей моей проблемой. Скорость, с которой мной овладело это чувство, не предполагала возможности отказа, не допускала такой возможности — все было вытеснено алчностью желания.

— И, думаю, вы согласитесь, что Климан — человек, мягко говоря, тяжелый.

— Нет, с этим я не соглашусь.

— А этот секрет? Эта погоня за секретом? Великий секрет Лоноффа!

— Это инцест, — уронила она, продолжая поглаживать кошку.

— И как Климан узнал о нем?

— У него есть документы. Получил у кого-то. Больше я ничего не знаю.

— Но я видел Лоноффа. Общался с ним. Перечитывал все им написанное. В это немыслимо поверить.

— В это всегда немыслимо поверить, — ответила она с легким оттенком превосходства.

— Глупости, — буркнул я. — Какой инцест? С кем?

— С единокровной сестрой.

— Как у Байрона с леди Августой?

— Совсем иначе, — резко возразила она и начала доказывать свою (или Климана) осведомленность: — Байрон и его сводная сестра были почти незнакомы в детстве. Связь между ними завязалась, когда они были взрослыми, у нее — трое детей. Единственное сходство в том, что сестра Лоноффа тоже старше брата. Дочь от первого брака отца. Мать девочки умерла, когда она была крохотной, отец быстро женился снова и на свет появился Лонофф. Ей было три года. Дальше они росли вместе. Росли как брат и сестра.