Читать книгу "Добролюбов: разночинец между духом и плотью - Алексей Владимирович Вдовин"

днях жизни Николая I и о его любовных похождениях («Разврат Николая Павловича и его приближенных любимцев»), наконец, истории из жизни известных писателей и поэтов — Полежаева и особенно Пушкина. Исследователи до сих пор не могут установить, каким образом Добролюбову мог стать известен ответ Пушкина великому князю Михаилу Павловичу, записанный поэтом в дневнике и опубликованный лишь в 1880 году, а 1850-е годы известный только П. В. Анненкову и близким друзьям Пушкина{130}.

Нелегальная рукописная газета «Слухи», выпускавшаяся Добролюбовым во время учебы в Главном педагогическом институте

«Слухи» были первой платформой, на которой Добролюбов испытал, что значит быть редактором периодического издания. При этом газета издавалась не ради собственного удовлетворения, а для распространения в сложившемся кружке демократически настроенных единомышленников.

Кружок Добролюбова сложился в педагогическом институте в 1854 году, когда он учился на втором курсе. К 1856-му в его состав входили уже 20–25 человек. Владимир Александрович, Иван Бордюгов, Александр Златовратский, Николай Михайловский, Иван Паржницкий, Александр Радонежский, Борис Сциборский, Николай Турчанинов, Михаил Шемановский, Дмитрий Щеглов — вот самые важные имена, которые будут встречаться на страницах этой биографии{131}, поскольку и после окончания института Добролюбов кое с кем из приятелей поддерживал переписку, а с некоторыми и встречался. Многие из них оставили воспоминания о кружке, в которых рассказали о том, как их притягивала фигура Добролюбова, об общих интересах, оппозиции начальству, юношеском максимализме и радикализме. Борис Сциборский в 1862 году вспоминал:

«Правда, нас было немного — человек десять, преданных делу будущности, сознавших, что сухие лекции большей части наших почтенных профессоров и деспотические требования начальства в исполнении самых мелочных формальностей должны стать у нас далеко на втором плане и что нам нужен самостоятельный труд и прежде всего работа над самими собой — поверка прежних наших впечатлений. В числе наших товарищей, действовавших в таком духе, Николай Александрович был самым решительным, самым энергическим и чрезвычайно влиятельным деятелем»{132}.

Воспоминания Сциборского подтверждаются мемуарами других членов кружка: центральная роль Добролюбова, протестные настроения, чтение запрещенной литературы (как русской, изданной Герценом в Лондоне, так и европейской), конфликты с начальством, политическая сатира (газета «Слухи»). Однако жизнь Добролюбова в годы учебы к этому не сводилась. Самое интересное в ней происходило вне институтских стен.

Чернышевский и «Современник»

«Добролюбова я любил, как сына»{133} — в этом признании Чернышевского в письме своему кузену, литературоведу Александру Николаевичу Пыпину из Вилюйской ссылки нет преувеличения. Чернышевский, как хорошо известно из лучших исследований о нем и мемуаров наиболее проницательных современников, был человек бесстрастный и целиком погруженный в книжную культуру, в которую он верил, как в Бога. Именно через дидактическое и утилитарное чтение, по Чернышевскому, должно произойти освобождение человека от предрассудков и превращение его в «нового человека». Отсюда следует, что интеллектуальные привязанности были для Чернышевского важнее любых иных и занимали в его ценностной иерархии гораздо более высокое положение, нежели родственные связи или любовные отношения. На втором году знакомства взаимная приязнь Чернышевского и Добролюбова уже была настолько сильна, что вылилась в следующее признание старшего в письме младшему[9]:

«Мне остается только удивляться сходству основных черт в наших характерах… В Вас я вижу как будто своего брата… Я могу только сказать, что каковы бы ни были Вы, Вы всё-таки гораздо лучше меня. <…> Мы с Вами… берем на себя роли, которые выше натуральной силы человека, становимся ангелами, христами»{134}.

История этой дружбы будет рассказана во всех подробностях, когда пойдет речь о роли, которую Чернышевский сыграл в личной жизни Добролюбова. Пока же следует описать, при каких обстоятельствах состоялось их знакомство и как два бывших семинариста признали друг в друге родственные души.

Юный Добролюбов безуспешно пытался опубликовать стихи в журнале «Москвитянин

О существовании литератора Чернышевского Добролюбов знал еще в начале 1855 года, когда под заголовком «Закулисные тайны русской литературы и жизни» записывал в дневнике всевозможные литературные сплетни и новости, среди которых было известие о выходе магистерской диссертации Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности» (студент купил ее в 1856 году за 75 копеек{135}). Однокурсник Добролюбова Николай Турчанинов и вовсе был учеником Чернышевского в саратовской семинарии, поддерживал с ним связь в Петербурге и, очевидно, поставлял Добролюбову все более или менее значимые новости о делах своего учителя.

Весной 1855 года Добролюбов предпринял попытку опубликоваться в «Современнике» — отнес в редакцию рукопись какого-то рассказа (предположительно «Провинциальной холеры»). В тот день начинающего литератора принял соредактор журнала Иван Панаев, который, по воспоминаниям его супруги Авдотьи Яковлевны, рукопись отверг из-за ее низких литературных достоинств{136}. Однако когда Добролюбов стал постоянным сотрудником журнала, то по настоянию Некрасова всё же напечатал в нем свои рассказы «Донос» и «Делец». Оба были написаны еще в педагогическом институте в духе модной во второй половине 1850-х годов «обличительной литературы» — течения беллетристики, сосредоточенного на критическом описании злоупотреблений столичных и провинциальных властей. Родоначальником направления современники считали Николая Щедрина (под таким псевдонимом в 1857 году Михаил Салтыков опубликовал свои «Губернские очерки», получившие громкий резонанс). В том же русле писали Илья Селиванов («Записки чудака»), Алексей Потехин и другие забытые ныне беллетристы, стиль которых копируют рассказы Добролюбова.

В обоих рассказах Добролюбова действуют коррумпированные чиновники — Петр Ошарский и Александр Щекоткин, которые обогащаются на волне борьбы со злоупотреблениями, умудряясь извлекать прибыль и одновременно выполнять поручения начальства. Ошарский, сочинив подлый донос, подсиживает секретаря гражданской палаты и занимает его место. История Щекоткина из «Дельца» еще острее: будучи чиновником особых поручений при губернаторе, он расследует ограбление почтовой кареты (реальное происшествие в Нижнем Новгороде), перевозившей 100 тысяч рублей. В ходе блестяще проведенной операции ему удается обнаружить около 90 тысяч, однако весь город судачит, что чиновник положил себе в карман около пяти тысяч. Два рассказа Добролюбова так и остались бледным упражнением в популярном жанре. Уже в 1859 году он сам начал критиковать «обличителей».

Судя по всему, с 1855 года Добролюбов регулярно читал «Современник» и «Отечественные записки», окончательно укрепившись в мысли, что они принадлежат к наиболее ярким русским журналам либерально-демократического толка. Это была разительная перемена: еще за три-четыре года до этого, живя в Нижнем, Добролюбов мечтал послать свои статьи в «Сын отечества», а стихи — в «Москвитянин» — так плохо он тогда ориентировался и в