Читать книгу "Другие Звезды - Артём Сергеев"

плену? — вспомнив обстоятельства своего падения, да соотнеся всю эту обстановку со всем тем, с чем мне доводилось сталкиваться в жизни, спросил я. — Концлагерь? Медицинские опыты?

У наших такого точно не было и быть не могло, а вот немцы… от этих можно было ожидать чего угодно. О том, что творилось за линией фронта, в самой Германии, доподлинно было неизвестно, но иногда люди, прикоснувшиеся к оккупации, рассказывали совершенно жуткие и невероятные по какой-то насекомьей, нечеловеческой жестокости истории, вроде изготовления мыла из людей, сдирания кожи с татуировками на абажуры, так что почему бы и нет, лучше уж сразу уяснить для себя всё.

Под этот, вновь не взволновавший меня вопрос, хотя он и должен был, я стал рассматривать лица, пытаясь разглядеть в них чужие для меня черты, я стал примерять на них фашистские железные каски, похоже будет или нет на то, что я видел в газетах, но получалось довольно противоречиво. Один так точно вылитый Фриц или Ганс, хрен их всех разберёт, зато у большинства вполне себе нормальные лица, один так вообще прямо отец родной, до того участливо и с пониманием смотрели на меня его глаза, да не просто глаза, а с вполне себе рязанской физиономии, вон, даже и нос картошкой присутствовал. Единственно, отчего-то были они все выше меня, прямо как на подбор, даже лёжа было видно, а я от этого отвык с детства. Метр восемьдесят всё же, как и Олег, сантиметров на десять выше среднего, не просто так. Но ощущение детскости, вызванное этой странной разницей, тоже не разозлило и не успокоило меня, хотя я и должен был ну хоть что-то почувствовать, в самом-то деле.

— Ну что вы, какой плен, — тот самый, что выглядел как отец родной, и который начал меня этим почему-то очень легко, практически на грани восприятия, успокаивать, уселся на моём ложе, язык бы не повернулся назвать это кроватью или койкой. — Вы в безопасности, всё хорошо. Вам надо успокоиться, вам надо понять, что всё это уже в прошлом, понимаете?

— Как? — спросил я у него не про то, как мне это сделать, а про то, каким именно волшебным образом я здесь оказался, но он меня понял.

— Знаете что? — с лёгким вздохом поинтересовался он у меня непонятно о чём и, чуть помедлив, продолжил: — Вот есть у человека здоровье физическое, а есть здоровье психическое. С первым у вас всё уже отлично, можете мне поверить, а вот со вторым… Согласны?

Крыть было нечем, и я кивнул в ответ. Действительно, пусть я и был сейчас безучастен ко всему, как какая-то кукла, как марионетка, но где-то в глубине души я осознавал, что, если бы не это странное, наведённое на меня абсолютное, стороннее и несвойственное мне спокойствие, плохо бы мне сейчас было. Какая-то маленькая, совершенно незначительная часть меня в этот момент всё ещё бегала по самым тёмным задворкам сознания, и орала там во всё горло, и билась головой о стены, пережигая недавний ужас в истерику.

— Уже хорошо, — обрадовался тот на моё молчаливое согласие. — Уже лучше. Осознание — первый шаг к излечению. Но вы должны понимать всю опасность своего положения, как говорится, не дай нам бог сойти с ума, уж лучше посох и сума, гениальные слова, как по мне. А потому: прописываю вам абсолютный покой, никаких внешних раздражителей, никаких новостей, вот ни о чём совершенно, как бы вам этого не хотелось, как бы вам не казалось, что от этого будет лучше, понимаете? Не будет, не будет, авторитетно вам заявляю! Сейчас любое, поймите вы, любое слово со стороны может задеть что-то такое в вашем мозгу, что будет только хуже.

— А это? — кивнул я на странные приборы, которые находились в комнате, — что это?

— Ах, это, — и доктор посмотрел туда же, куда и я, — это, Александер, самое лучше оборудование, какое только может быть. Всё ради вас и, если вам от этого станет легче, примите на вооружение древний девиз — ничему не удивляться должен истый джентльмен. Так, кажется, там говорилось. Постарайтесь попросту не обращать на всё это внимания и ещё, — спохватился он, — ничего мне тут не ломайте, договорились? Оборудование и в самом деле хорошее.

— Вы — иностранец? — кивком подтвердив его просьбу ничего не ломать, осведомился я.

— Я-то?.. — переспросил доктор и вдруг задумался. — Нет, пожалуй, что нет, не иностранец. А почему вы спрашиваете?

— Меня зовут Александр, Александр Артемьев, — ответил я. — Не Александер.

— Очень, очень приятно, — со всей возможной вежливостью, но ни капли при этом не смутившись, ответил он, — очень приятно познакомиться с вами, Александр Артемьев. А меня вы можете называть Александер Андреевич, — отчество своё он произнёс с двумя буквами э вместо е, странновато получилось, но, может, у человека просто проблемы с произношением, — мы с вами тёзки, и я профессор, директор этого института, а фамилия у меня самая что ни на есть нашенская, фамилия у меня Иванов.

— Очень приятно, — в свою очередь, ответил я, потому что надо же было что-то ответить, хоть голова и шла кругом, — товарищ профессор.

— Ну, что же, — встал он на ноги, — вот мы и познакомились с вами, товарищ, э… Александр Артемьев. И, что особенно радует, друг друга поняли. Так что прописываю вам, товарищ, полный покой, усиленное питание, крепкий сон и прогулки в саду. Ну и кое-какие медикаменты, как же без этого. Но только на ближайшее время! — замахал он на меня руками, отчего-то решив, что я буду протестовать, — поверьте, ни единого дня лишнего я вас здесь не продержу, зачем оно мне?

— Спасибо, — вдруг спохватился я с благодарностями, но лучше поздно, чем никогда, — спасибо вам, товарищ профессор. И вам, товарищи, спасибо большое.

— Пожалуйста! — развеселился тот, — ну вот вы уже и пошли на поправку, так держать!

Я улыбнулся им в ответ одними губами и, хоть я этим никого и не обманул, но все они тоже облегчённо мне заулыбались.

— На этой чудесной ноте оставляем вас, товарищ, в покое, — вновь с каким-то непонятным удовольствием произнёс он слово товарищ, — у нас, можете мне поверить, много дел, хотя ваш случай из ряда вон, конечно…

— Ну что вы, товарищ