Читать книгу "Мурена - Влада Багрянцева"

никогда не складывались, и про родителей, и про работу, и про квартиру, в которой имелась только одна кружка — если она разбивалась, он покупал новую, но никогда — две. Не было смысла.

— И ты был жирдяем? — спросил Мурена.

— Здесь таких и нет. Я бы тут и в двойные двери не пролез.

— Мы бы прорубили тебе новые, тройные. Но у нас бы все равно ничего не вышло — и не из-за того, что ты был бы огромен, как вол. Просто ты из тех людей, которые лишают себя шанса на счастье, потому что думают, что для того, чтобы их любили, они должны быть идеальны. Вот сейчас похудею — и меня полюбят. Сошью себе новый костюм — и полюбят. Избавлюсь от бородавки на носу — и полюбят. А время уходит, и те невеликие достоинства, что есть, с годами становятся недостатками. Но… Но глупо жаловаться на жизнь и упражняться в философии, когда твоя рука лежит на чьей-то заднице.

Леон влез к нему на колени, и когда между ягодиц скользнул набухший, твердый член обладателя этих удобных коленей, он не сдержал нетерпеливого вздоха. А когда тот толкнулся внутрь, то и вздоха облегчения — между ягодиц хоть и саднило, но от каждого движения становилось легче, комфортнее.

Заниматься этим лицом к лицу оказалось интереснее, Леон сразу понял, как много он потерял часом ранее, упустив возможность наблюдать за выражением лица Мурены, когда тот смотрел на него, удерживая за бедра и направляя. Леон кусал губы, то подстраиваясь, то сбиваясь с ритма, а когда Мурена начал растягивать свои в улыбке, закрыл глаза — смотреть на него в эти моменты и без того было жутко, а сейчас, когда в улыбке не проскальзывало ничего, кроме обещания иметь его до самого утра, еще жутче.

— Не смотри на меня так, когда выберешься к завтраку, — сказал Мурена, помогая ему потом найти штаны. — А то все сразу поймут, что ты не к кухарке ходил.

Леон одевался медленно, вынимая затем из волос сор и приглаживая их ладонью. До того, как проснутся слуги, оставалось меньше получаса.

— Расцветают цветом алым

На губах шальные мысли.

Ссыпать их, малые — к малым,

В паутине чтоб повисли,

Крупным бисером росы,

Влажными каплями сизыми.

Перевесят те весы,

Где чаша с твоим — огненно-лисьем.

Мурена, отогнув иглу, протянул Леону забытую брошь:

— Это я к тому, что ты рыжий, как потасканная гончими лиса. Знаешь, такая простушка-душка, а сама роет по пять нор на каждую сторону света.

— К твоему бреду я не привыкну, ты уж прости, — сказал Леон, забирая ее.

— Я сам никак не привыкну. Но это даже плюс — мне с собой никогда не скучно.

К общему завтраку для слуг, которым накрывали раньше господ, Мурена вышел с опозданием, затянув утреннее купание в роднике за герцогскими полями. Там же была искупана и лошадь Белла, наблюдавшая кувыркания на сене рядом со своим стойлом.

— Извини, подруга, в следующий раз мы пойдем в кладовку и никто не будет мешать тебе спать, — пообещал ей Мурена, стоя вместе с ней в ледяной воде.

За столом также присутствовали новенькие. Старший, Нико, ел за троих, куски мяса и тушеная капуста исчезали у него в пасти быстрее, чем кухарка успевала подставлять полные миски. Младший, Йоло, клевал всего понемногу, как воробей по зёрнышку, смотрел на всех из-под косой неровной челки и, в целом, напоминал Мурене Кори. На обеих тонких руках, до запястья, можно было рассмотреть следы ожогов.

— Садись давай! — прикрикнула вспотевшая от суеты кухарка, и Мурена опустился на скамейку рядом с садовником. — А ты чего такой помятый? Не выспался, по ярмарке шлялся, блудень?

— Зависть — это некрасиво, — зевнул Мурена. — Налей лучше лимонаду своего на абрикосах, — повернулся к альбиносу и спросил: — А ты чего такой кислый?

Йоло флегматично надкусил печеную картофелину, за него ответил Нико:

— Он всегда такой, с тех пор как нас сковали заклятием подчинения. Пришел маг и вырубил нас.

— А что было до того, как вас вырубил маг? — сощурился Мурена.

— На нас напали дикари в «Воробьиной вотчине», знаете, которые жрут сырую человечину. Мы вот к ним и угодили… Если бы раньше маги пришли, то их бы тоже порешили.

— Кто порешил? — прогудела за затихшим столом кухарка.

— Не могу сказать, это у Йоло спросите, — пожал плечами Нико. — Только он с тех пор не говорит.

Кухарка крякнула, поставила перед Муреной стакан и удалилась, поглядывая на братьев с осторожным неодобрением.

После завтрака Весту искупали, — за ширмой, ибо Нико присутствовал, подливая горячей воды, — намазали новой мазью и снарядили в путь. Нужно было посетить утреннее служение в храме, и так как в карете Весту доставлять было нельзя — можно было растрясти больные нутря, как сказали оба лекаря, то Нико вызвался нести ее на руках. Было недалеко, но…

— Но… — сказала Веста, замотанная в балахон, и сразу умолкла, поражаясь, как легко ее поднял громила.

— Вы же девочка, — сказал Нико добродушно. — Вас положено носить на руках.

— Чаще всего мы искушаемся плотью по нашему нерадению о своем спасении. Мы сами возбуждаем себя, и ослепленные страстью, хотим исполнить свое влечение и желание. На разных степенях духовного совершенства и похоть плоти рождается от различных причин. Надо внимательно следить за своими помыслами. Отсюда начинается падение, отсюда берет начало корень нашего духовного растления. Страсть или порок начинается с прилога, затем бывает сосложение, пленение, борьба и падение. Неисчислимы и неизобразимы искушения, наводимые демоном блуда. Тысячами видов завлекает несчастные души этот бес в сети вечной погибели.

Голос отца Брундо гремел раскатами под сводом небольшой церквушки. Сидящий во втором ряду Леон — первый занимали монашки и певчие — смотрел на статую женщины в струящихся одеждах, которая нависала над кафедрой проповедника и не мог отделаться от желания стряхнуть с бедра руку Мурены. Но еще больше хотелось эту самую руку переместить на пах.

— Это, кажется, часа на два, — сказал негромко Леон, не поворачивая головы.

— Что вы. Святой отец