Читать книгу "По ту сторону лета - Одри Дивон"

К чему кривить душой — ресторан оказался образцом всего того, что я ненавидела. Заурядная забегаловка, которая если чем и отличается от соседних заведений, так только тем, что кичится сверх всякой меры своей так называемой аутентичностью. Интерьер не обновлялся пару десятилетий: афиши никому не известных театральных постановок, китайские безделушки (владелец, бывший боксер лет сорока, успел поездить по свету) и шаткие столики, вызывавшие к себе уважение в силу своего преклонного возраста. И, разумеется, всевозможные занятные истории, память о которых еще не выветрилась из облупленных стен, и вошедшие в местную легенду драки. Само собой, жена хозяина — импозантная брюнетка с раскатистым смехом — и бровью не повела, когда Арно, представляя меня, объявил: «Моя подруга». Здешняя публика не торопилась осуждать ближнего своего — это не кульно. Но ты не волнуйся, они свое наверстают, только дождутся, когда вы уйдете. На самом деле все эти дети революции — еще хуже прочих. Притворщики, делающие вид, что им все до лампочки.

Несмотря на то что ресторан произвел на меня отталкивающее впечатление, я не собиралась поддаваться дурному настроению и портить вечер, которого, не смея себе в том признаться, так ждала. Боксер Марк указал нам столик в глубине и исчез за занавеской из разноцветных бусин, отделявшей зал от кухни. Вскоре он вернулся с двумя бокалами в известковом налете и бутылкой красного вина. Похоже, он намеревался составить нам компанию — о боже, нет, только не это! — но тут брюнетка призвала его к порядку, напомнив, что его место на кухне, возле готовящегося кускуса. «Жанна с Марком без конца цапаются на глазах у посетителей, и в лавочке у них всегда полно народу», — тоном завсегдатая объяснил Арно. Преимущество этого кошмарного заведения состояло в том, что, не желая посвящать присутствующих в тему беседы, мы были вынуждены разговаривать шепотом. Но, сказанные шепотом, самые обыкновенные слова обретали тональность близости.

— Мне тут нравится, — сказал он. — Напоминает ресторанчик, в который мы с матерью ходили, когда я учился в школе. Странно. Вспоминаю, и кажется, что с тех пор целая вечность прошла.

— Так бывает только в юности. Вот увидишь, потом события прошлого приблизятся одно к другому. Я вот закрою глаза, и вижу то, что случилось десять лет назад так, как будто это было вчера.

— Не уверен, что со мной это прокатит. Я вообще все забываю. Даже не знаю почему. Перевернул страницу — и все, я ее уже не помню. Как будто у меня вместо мозгов древний комп, и на жестком диске слишком мало места. Вот и приходится стирать всякое старье.

— А может, ты просто не хочешь вспоминать?

— Это что, сеанс психоанализа? Я тебя умоляю…

Он поднес бокал к губам, и крест качнулся у него на груди. Марк отправил жену на кухню присматривать за кускусом, и Арно жестом подозвал его к нам — ему не терпелось послушать рассказ боксера о последнем бое, на котором тот присутствовал. О боже, избавь меня от этого! Как выяснилось, он видел последнюю схватку между Дугласом и Комбьелем, завершившуюся за три раунда. Американец, накачанный стероидами, нокаутировал француза, сражавшегося по всем правилам. «Честность больше не в цене», — огорченно констатировал Марк, после чего в удручающих подробностях описал каждый нанесенный противниками друг другу удар. Во все время этой пародии на мужской разговор я отчаянно скучала, от нечего делать поедая поданное брюнеткой Жанной на закуску вяленое мясо. Ставя тарелки, она слегка пихнула меня локтем в бок и шепнула: «Ну, завелись! Теперь их не остановишь. Держись, красавица!» — и подмигнула мне с самым развязным видом. Меня захлестнула обида. Почему Арно специально выбрал этот ресторан, если знал, что здесь нам не дадут побыть с глазу на глаз? Жанна оказалась права. Марк и не думал вставать из-за нашего столика, игнорируя жалобы жены на обилие посетителей и ее призывы к помощи. Притворяясь, что не слышит, он потчевал нас все новыми историями. Арно от души над ними хохотал, а я чувствовала, как с каждой минутой он отдаляется от меня. Ну уж это слишком. У тебя крадут Арно, и кто крадет? — мужчина! Нет, серьезно, неужели ты еще веришь, что кому-нибудь когда-нибудь захочется проводить время с тобой?

Вот так всегда. Особенно когда чего-нибудь очень ждешь, когда воображаешь себе, как это будет, подолгу режиссируя будущее событие перед тем, как заснуть. Но в реальности оно никогда не достигает той же силы и выразительности. Наверное, ни о чем нельзя слишком горячо мечтать. Наша вечеринка наверняка обернулась бы катастрофой, если бы хозяин, принеся нам еще одну бутылку — в голове у меня уже шумело, — не протянул Арно старенькую гитару. Он нахлобучил ему на голову панаму и громко захлопал в ладоши, требуя внимания: «Сейчас вы убедитесь, что поет он не очень хорошо, зато душевно, а это помогает переваривать слишком тяжелый кускус, который готовит моя жена». После столь изысканного предисловия он недрогнувшей рукой натянул Арно на глаза дурацкую панаму и отошел. Арно встал, влез с ногами на сиденье стула и устроился на его спинке.

Он опустил глаза к струнам и заиграл тихую нежную мелодию. В песне говорилось про любовь и жестокость. Два десятка человек, которых случай собрал здесь вместе, мгновенно влюбились в него. Ему понадобилось совсем немного времени, чтобы очаровать их музыкой, своим ничем не выдающимся голосом и тихими аккордами. Меня охватило желание погладить его по темной голове; как и в первую нашу встречу, захотелось подойти, задрать на нем майку, открывая пупок, а потом поцеловать родинку возле уха. Гордая, что явилась сюда с этим парнем, я выпрямила спину. Слева и справа от меня женщины выворачивали шею, лишь бы лучше его разглядеть. Думая, что никто на них не смотрит, они украдкой приглаживали волосы, выпячивали грудь и слегка отодвигались от своих спутников мужчин, демонстрируя независимость.

Арно пел, перебирая гитарные струны, и его песня, напомнившая, какой жестокой может быть любовь, буквально пригвоздила слушателей к месту, подчинив их своей гипнотической власти. От взгромоздившегося на спинку стула Арно, взгляд которого оторвался от гитары и блуждал где-то в неведомой дали, исходила такая энергия, что было почти невозможно удержаться, чтобы не протянуть руку и не дотронуться до него. Меня, и не только меня, так и подмывало вскочить и начать двигаться в одном с ним ритме, повинуясь магии его сочных губ. Мы все хотели переместиться в ту точку, к которой был прикован его взор, глядящий в никуда, мы молили его: выбери меня, меня, позволь приблизиться к тебе, возьми с собой… Каждая из присутствовавших здесь женщин, не задумываясь, отреклась бы сейчас от мужа, семьи и устроенной жизни. Моргни он глазом — и все они бросились бы за ним. Сопротивляться значило попусту терять время. Песня подходила к концу, и зрители принялись в такт с мелодией хлопать в ладоши, словно призывая певца не останавливаться, продолжать петь. У каждого из этих людей хватало проблем — денежных, любовных, — но на краткий миг они забыли обо всем, что их тревожило, и безраздельно отдались музыке; я видела, как в темноте сияли счастьем их глаза. Я не возражала против того, чтобы на несколько минут поделиться с ними Арно — при условии, что потом они вспомнят, что он принадлежит мне. Мне, слышите? До конца вечера этот парень — мой, он мой до конца года, а может, и дольше, как знать? Мне уже не терпелось, чтобы он допел, вернулся за стол и сел рядом со мной, чтобы все тут ясно поняли, чей он. Я аплодировала вместе с остальными посетителями; меня бросило в жар, щеки горели. Ах ты, старая сука, эк тебя проняло. Может, наконец признаешься честно? Ты хочешь его, ты его хочешь. Мечтаешь им завладеть. И никакая поэзия не в силах вечно скрывать правду.