Читать книгу "Повесть о горячем сердце - Ася Котляр"

моя девочка… как же непросто будет тебе в этой жизни.

– Ты любишь меня, папочка? – сквозь рыдания спросила я его.

– Больше жизни, радость моя.

– Больше Лизки?

– Машенька, понимаешь, любовь невозможно измерить. Что касается любви, то нет понятий «больше» или «меньше». Если человек любит – он любит. Нельзя любить чуть-чуть. Я очень сильно люблю и тебя, и маму твою, и бабушку, и Лизу, и всех моих родных. Я просто не умею по-другому. И ты не умеешь, поскольку ты – моя девочка. Да, мне не всегда нравится то, что ты делаешь, но любить я тебя от этого меньше не буду, уж поверь мне.

– А если я не стану достойным человеком нашего советского общества, ты и тогда будешь меня любить?

– Ты обязательно станешь хорошим человеком, правда, не знаю, какого общества. Но я верю, что, каким бы ни было общество, ты будешь его украшением, Тыковка моя!

– Спасибо тебе, папочка! Ты самый замечательный папа на свете! Я люблю тебя, папочка…

– И я люблю тебя, Тыковка…

Глава шестая

Педсовет

Через неделю, когда Анна Генриховна поправилась и пришла в школу, состоялся мини-педсовет, куда были приглашены и мы с папой. «Мини» он назывался потому, что на нём присутствовали только директор Савелий Фёдорович, завуч Вера Денисовна, пострадавшая Анна Генриховна, секретарь партийной организации Елена Николаевна и старшая пионервожатая Марина Сергеевна. Все были строги и собранны. Бабушка решила пойти с нами и на все уговоры папы остаться дома непреклонно отвечала «нет». Тогда папа уговорил её подождать нас в коридоре. Бабушка подумала и согласилась. «Лучше так, чем сидеть дома и сходить с ума от волнения», – шепнула мне на ушко бабушка и что-то сунула мне в руку. Это был маленький серебряный крестик, который бабушка никогда не снимала с шеи.

«Всё серьёзно», – подумала я, но надеть крестик на себя побоялась. Во-первых, из-за папы: я не знала, как он отнесётся к тому, что я перешла в другую веру. Мне казалось, что стоит надеть этот крестик на шею, как я перестану быть иудейкой. Но и православной не стану, поскольку меня не крестили. А быть никем мне не хотелось. Во-вторых, меня страшил распятый Иисус. Бабушка говорила, что он за всех нас умер, но лично я его не просила, чтобы он за меня умирал. Я бы никого об этом не просила. Пусть бы жил себе! Поэтому я просто обняла бабушку, а крестик положила в карман школьного фартука.

В школе бабушка поставила стул почти у самой двери, села на него, обняв меня, и, крепко прижав к себе, прошептала:

– Душа моя, ничего не бойся. Я с тобой. И Бог с тобой. И не вздумай плакать: врагам нельзя показывать свою слабость. Улыбайся. Нужно будет извиниться – покайся, скажи, что раскаиваешься, что не подумала. Иди с Богом!

Мы с папой вошли в кабинет директора. Все были в сборе, и папе предложили сесть. Папа сел на стул, а я осталась стоять одна.

– Ну, начнём, – сказал Савелий Фёдорович. – Мария Берман, ученица пятого класса «А», в очередной раз нарушила обещание вести себя так, как подобает советской школьнице, пионерке. Своими необдуманными действиями она довела заслуженного, уважаемого педагога до сердечного приступа. Анна Генриховна много лет преподаёт в школе, имеет грамоты от города и даже от министерства за добросовестный труд на ниве образования. У Анны Генриховны сотни выпускников, которые успешно трудятся и приносят пользу нашей стране. Я попрошу коллег выступить и сказать, что они думают по поводу поведения пионерки Марии Берман.

Первой взяла слово старшая пионервожатая Марина Сергеевна. Она много лет возглавляла пионерскую организацию школы, была строга, принципиальна и даже умела дудеть в горн и бить в барабан. Однажды, заглянув в пионерскую комнату, я увидела, как Марина Сергеевна обучала горнистов и барабанщиков. Я очень удивилась: никогда не видела, чтобы женщина дудела в горн. Марина Сергеевна всегда говорила громко, отчётливо произнося слова, как будто отдавала команды. Она даже одно лето работала в почти главном пионерском лагере страны «Орлёнке», а туда кого попало не брали. Марина Сергеевна говорила недолго, и смысл её речи сводился к тому, что за такие проступки можно лишиться пионерского галстука. Она сказала, что на совете дружины обсудили и осудили поступок пионерки Марии Берман и вынесли ей, то есть мне, предупреждение.

Я готова была заплакать, но вовремя вспомнила совет бабушки: сдержала слёзы и улыбнулась. Папа сделал страшные глаза, и улыбка сошла с моего лица. И тогда я представила, что я не на педсовете, а капитан космического корабля. Инопланетный корабль вторгся в нашу галактику, и мой звездолёт был захвачен в плен. И сейчас я должна была рассказать главную тайну: как устроен наш, советский, космический корабль. А вокруг меня были инопланетяне с синими и зелёными лицами, тремя глазами и шестью конечностями.

– Мария Берман! Раскаиваешься ли ты в своём поступке? – спросила меня инопланетянка Вера Денисовна с синим лицом, посмотрев на меня тремя выпученными глазами.

Но, к сожалению, я услышала совсем другое: «Мария Берман! Так вы расскажете нам, судьям главного космического суда, как устроен двигатель вашего корабля?»

– Нет! – твёрдо, по-пионерски ответила я марсианам. И тут встала инопланетянка Анна Генриховна.

– Вот! Что я вам говорила? Она вовсе не раскаивается!

И тогда встал главный инопланетянин Савелий Фёдорович. Он был синего цвета с зелёным отливом. Его шею опоясывала жёлтая лента.

Главный инопланетянин подошёл ко мне, но мне было не страшно. Я была в скафандре, сотканном из бабушкиной любви и папиной веры.

– Мария Берман! Ты слышишь, что мы тебе тут говорим?

– Да! Но я вам ничего не скажу! – гордо произнесла я, мысленно готовясь к казни. Чтобы было не так страшно, я засунула руку в карман и нащупала бабушкин крестик. Вера Денисовна подошла ко мне и тихо сказала:

– Берман, вытащи руки из карманов, когда с тобой взрослые разговаривают.

С этими словами она вытащила мою руку, нащупавшую крестик, и сделала она это так быстро, что крестик вылетел из моих рук и, сделав в воздухе кульбит, приземлился прямо рядом с папой.

«Ну вот, – пронеслось в моей голове, – был один-единственный защитник, и того потеряла». Папа мог простить мне что угодно, даже смерть Анны Генриховны, но православный крестик в кармане – это было слишком.

Не знаю, куда бы привела меня моя игра в инопланетные войны, но в этот момент за дверью послышался какой-то шум. Дверь приоткрылась, и в щель пролезла голова Сашки Макарова. За ним толпились ребята из нашего класса. Они все ввалились в кабинет директора, а замыкала процессию моя любимая бабушка. Папа быстро накрыл крестик рукой, чтобы ко всем моим грехам не добавился ещё и этот.

– Зачем пожаловали, ученики 5-го «А» класса?

– Мы