Читать книгу "Митрополит Исидор Киевский (1385/1390–1463) - Сергей Юрьевич Акишин"

онъ же поѣха изо Пъскова на Николинъ день на осеннии; и по томъ присла митрополит иного архимандрита во Псковъ [Григориа] по Петрове дни»[496]. Скорее всего, в данном случае под Петровым днем подразумевается праздник Поклонения честным веригам ап. Петра, совершаемый 18 января.

Несколько иначе дело обстояло в Киеве. Здесь Исидор «спокойно проживал, служил в латинских костелах, делал зависящие от него распоряжения по церковному управлению, и, наконец, достиг того, что православный киевский князь Александр (Олелько) Владимирович в грамоте, данной Исидору 5 февраля 1441 г., подтвердил "господину и отцу своему Сидору, митрополиту Киевскому и всея Руси" обладание митрополичьими вотчинами, доходами, судом и всеми его правами в области киевской»[497]. Хотя отношение киевского князя к митрополиту было, в целом, положительным, «неизвестно, — по замечанию митр. Макария (Булгакова), — как приняли Исидора в Киеве православные христиане и духовенство»[498].

Следующим пунктом в путешествии митрополита был Смоленск. Неизвестно, правда, когда он в нем побывал и насколько длительным было его пребывание здесь. А. Г. Бобров сделал предположение, что Исидор «обосновался в Смоленске у князя Юрия Семеновича, ведь здесь находился двор митрополита — его чернецы, причем не проездом»[499]. Здесь же ему выдали иером. Симеона, бежавшего от митрополита в Венеции. Кто знает, может быть Исидор избрал Смоленск своей резиденцией, как некий компромисс между Вильно и Москвой? Это, вероятно, останется навсегда неизвестным.

В Галицко-Литовской Руси Исидор, таким образом, пробыл 11 месяцев: с половины апреля 1440 по середину марта 1441 гг.[500]

Везде, куда бы не приехал Исидор, он действовал по одной и той же схеме: сперва служил с торжеством при огромном стечении народа униатскую литургию в главном храме городе, далее контактировал с народом, после чего начинался сложный переговорный процесс об унии с власть предержащими[501].

По прошествии полутора лет со времени окончания Собора, в третье воскресенье Великого поста, 19 марта 1441 г.[502], Исидор прибывает в Москву[503]. Он сразу же торжественно отправился в Успенский собор Кремля. К великому ужасу православных, перед ним несли латинский крест с рельефным распятием и три палицы[504], «знаменовавшие, согласно летописям, его кардинальский сан»[505]. В соборе он «молебная пел» за великого князя и все христианство, а потом совершал литургию, во время которой повелел поминать сначала папу Римского, а потом Константинопольского патриарха. По окончании литургии митрополит велел своему архидиакону Григорию выйти на амвон и «чести велегласно» акт о соединении Церквей. «Это, — как пишет А. А. Зимин, — повергло присутствующих в состояние растерянности»[506]. После прочтения митрополит вручил великому князю письмо, присланное ему Римским папой, в котором «льстил самолюбию великого князя, относя и к его "славе и хвале" флорентийское соединение, на котором "честнейший брат наш Исидор" так много потрудился. "И к сему единачеству и согласию, — гласила папская булла, — многое поможение и поспешение честнейшего брата нашего Исидора, митрополита твоего Киевского и всея Руси, и от апостольского престола посла, иже за свое благое потрудился о соединении крепчайший имел". За такие услуги Исидора Римский первосвятитель просил великого князя принять митрополита с честью и оказывать ему всякую помощь в делах церковных. "Да будеши помощник ему усердно всею своею мышцею, еже да будет хвала слава от людей, а от нас благословение, а от Бога вечное дарование да имаши", — так заканчивает папа свое красноречивое послание»[507].

Русские летописи сообщают, что это было весьма неожиданным для великого князя и народа и все пришли в великое возмущение[508]. Это, по мнению Е. Е. Голубинского, «есть картина, сочиненная в позднейшее время»[509]. Как же было все в действительности? А. А. Зимин предлагает такое решение проблемы: «Известия об отступничестве Исидора стали поступать в Москву за несколько месяцев до его приезда на Русь. Во всяком случае, Суздальский епископ Авраамий прибыл в Москву 19 сентября 1440 г. В окружении великого князя епископ Авраамий вызвал к себе настороженное отношение — ведь как-никак, а унию-то он подписал. Ренегату нужно было доказать свое правоверие, чтобы получить прощение. Поэтому почва для выступления против Исидора была уже подготовлена, и только сомнительная надежда, что митрополит по приезде на Русь "одумается", заставляла ждать его возвращения в столицу. Когда же Исидор объявил с амвона кафедрального собора о соединении Церквей, Авраамий и митрополичий дьяк Карло, тоже ездивший в Италию, выступили с обличением митрополита»[510]. 22 марта, в среду Крестопоклонной седмицы, Исидора взяли под стражу и заточили в Чудовом монастыре[511]. По распоряжению великого князя для рассмотрения флорентийской грамоты был созван церковный Собор из 6 епископов, находившихся поблизости[512]. Определение Собор признал незаконным. «Исидора усиленно уговаривали отречься от унии, вероятно, в этом случае он сохранил бы митрополию. Твердость Исидора в вопросе об отречении сильно усложнила его положение: признание митрополита-униата означало капитуляцию перед давним идеологическим врагом Русской Церкви — католичеством»[513]. Что же заставляло митрополита Исидора так яростно, с риском для жизни[514], бороться за идею унии? А. В. Карташёв отмечает, что «для объяснения мотивов, побудивших Исидора сделаться столь ревностным униатом, мы не имеем прямых данных. Вероятно, здесь имеет главное значение отчаянный патриотизм, не видевший другого исхода для спасения Империи от турок. В ответ на папский ультиматум, после продолжительных и бесплодных догматических прений, Исидор первый отозвался в таком роде: "Лучше душою и сердцем соединиться с латинянами, нежели, не окончив дела, возвратиться ни с чем, куда — и когда?" По его мнению, это значило потерять отечество»[515].

Безусловно, Исидора должны были хорошо охранять, но, тем не менее, просидев под стражей весну и лето, он в ночь на 15 сентября 1441 г. бежал[516] из Москвы вместе со своим архидиаконом Григорием и иноком Афанасием, одновременно решив и проблему великого князя, перед которой тот оказался, арестовав митрополита[517]. Матвей Меховский сообщает, что в Москве не только «лишили его сана», но «и предали смерти», что, как увидим дальше, не соответствовало действительности[518]. После бегства Исидора не преследовали и дали возможность покинуть пределы Московского княжества. Он объявился в Твери. Там кн. Борис Александрович посадил его «за приставы», где Исидор просидел до начала марта 1442 г.[519] В связи с этим обстоятельством нельзя не упомянуть гипотезу Н. В. Синицыной о позитивном восприятии Флорентийского Собора в «Похвальном слове тверскому великому князю Борису Александровичу» инока Фомы. Исследовательница отметила, что царская тема сближает «Похвальное слово» с Повестью Симеона Суздальца, но