Читать книгу "Кангасейро - Жозе Линс ду Регу"

как он, наверняка скоро помрет. Терто только и думает о том, чтобы податься вслед за братом. Я слышал, как он сказал, что Жермано ушел к Апарисио. И если уж говорить откровенно, то он по-своему прав. Разве правительство не погубило его семью? У Терто душа не лежит к этим вещам, но брат его — человек другого склада, это сразу видно! Вот так-то. Правда, и Терто может измениться. Ведь говорят же, что и Домисио, брат Апарисио Виейра, был когда-то певцом и гитаристом и даже ходил с хоругвью, а теперь стал зверем. В душу другого не влезешь. Я знал на плантации доктора Кунья Лима одного парня: на вид был такой хилый, весь желтый, а смирный, как овца, вроде нашего Терто. Никто ломаного гроша не дал бы за него. Ты и представить себе не можешь, каким он был в действительности. Однажды, когда энженьо доктора окружил отряд Симона Лиа, он проявил себя. Во время жестокой схватки этот желтолицый совсем взбесился, даже пена у рта показалась. После этого доктор Кунья Лима дал ему дом, подарил хорошие сапоги и оставил его при себе. Теперь они даже покумились. Терто страдает из-за брата. Такая история — тяжелый удар для человека.

Бентиньо торопился попасть домой засветло, но, когда подымался в гору, наступили сумерки, и повсюду в предчувствии приближающейся ночи завыли, застонали обитатели чащи. Вдруг он ясно представил себе ожидавшую его мать и невольно остановился, как бы готовясь к встрече с опасностью.

Вокруг — ни души. Только издали, из глубины грота, доносилось заунывное, как псалмы паломников, песнопение Ассунсион. Бентиньо знал, что увидит сейчас мать с искаженным лицом, неподвижным взглядом и она будет злобно попрекать его… И в первый раз за все время мелькнула недобрая мысль о бегстве. Но он тотчас отогнал ее и зашагал быстрее. Когда он пробирался по тропинке, вившейся меж камней, поросших кактусами мандакару, у него опять мелькнула мысль: а ведь можно бежать! Забрать деньги, которые мать спрятала в комнате, выждать, когда она уйдет стирать белье, сложить вещи и уйти куда глаза глядят. Алисе, конечно, пойдет с ним. Но через минуту все это показалось ему бессмыслицей. Он никогда не сможет уйти от действительности, он — брат кангасейро. Нужно принимать жизнь такой, как она есть.

Когда Бентиньо пришел домой, старуха долго не показывалась из своей комнаты. Потом вышла на кухню готовить ужин. Он увидел застывшее, отчужденное лицо, горящий ненавистью взгляд. Но все, что шло от нее, он должен был переносить молча: это его мать, самая многострадальная из всех матерей. Неожиданно старуха начала торопливо говорить. Казалось, что мысли давно созрели в ее возбужденном мозгу. Слова лились машинально, безудержно, для нее не имело значения, слышит он ее или нет. Она словно обращалась не к нему, а к кому-то невидимому:

— Весь мир думает, что Апарисио — мой сын. И ты так думаешь, и Домисио, и твой отец так думал. Но Апарисио — сын дьявола. Сам дьявол силой овладел мной, и я родила сына дьявола. Я чувствовала нечеловеческие боли, когда носила его в своем чреве. Я должна рассказать об этом всему миру. Ты молчишь, потому что ты и Домисио связались с дьяволом и стали такими же, как Апарисио.

Старуха без конца повторяла одно и то же. Мысль ее вертелась вокруг этого абсурда, и она вновь и вновь повторяла те же слова.

Бентиньо хотел встать из-за стола, но побоялся. Он не понимал, что говорила мать, но ясно сознавал, что все потеряно — старуха совсем сходит с ума. Не вынесла страданий. Рядом с ним было существо, которое он привык всегда считать надежной опорой своей жизни. Даже во время страшной катастрофы в Педра-Бонита горячие руки матери уверенно поддерживали его. Да, это были горячие руки его матери. А теперь он вдруг все потерял. Мать запуталась в своем несчастном бегстве от действительности! Бентиньо хотел пойти позвать кого-нибудь на помощь. Он вспомнил об Алисе, о синье Анинье, о старом Кустодио, о мастере Жеронимо и уже не слушал синью Жозефину… Вскоре она стала затихать, говорить медленнее и наконец совсем умолкла: сидела, не произнося ни слова, и смотрела, не отрываясь, в одну точку. Он понимал, что должен что-то сказать, попытаться преодолеть ее отрешенность, уничтожить разделявшую их пропасть. Но не произнес ни слова, только низко опустил голову. Неожиданно старуха вскочила с табурета — ему даже почудилось, что это мать из Аратикума: как прежде, она была молодой и подвижной — и исчезла в комнате. Бентиньо остался у дома и, сидя на траве, старался найти выход из неожиданно свалившейся на него новой беды. Что можно сделать для матери в таком состоянии?.. Уж лучше бы они погибли тогда в Педра! Зачем было проделывать весь этот страшный путь, столько страдать, чтобы добраться сюда, на край света… Правда, Домисио внес радость в их печальный дом. Но он ушел… А теперь случилось то, что случилось. Что делать?

Мертвая тишина царила вокруг. Только ветер шумел в ветвях жуазейро, от воя ночных зверей становилось страшно. Что делать? Он оперся о стену, прилег на холодную землю, и мрачные мысли, тесня друг друга, падали, как комья на свежевырытую могилу. Он чувствовал себя заживо погребенным. Казалось, что земля засыпает ему глаза, проникает в уши, покрывает голову. На минуту он забылся во сне, но, проснувшись, с еще большей силой ощутил весь ужас того, что случилось. «Рано утром нужно бежать и сообщить все капитану Кустодио. Его несчастная мать погибает». Над домом с резким криком пролетела сова. Бентиньо весь сжался от страха, ему казалось, что чем меньше станет его тело, тем меньше коснется его «дурной глаз». Что делать?

Он вспомнил девушку с распущенными волосами там, у дороги, — она сошла с ума, испугавшись Апарисио. Все пережитые страхи вернулись вновь. Но он опять подумал о Домисио: как он трепетал от ужаса перед метиской из пещеры, перед женщиной-призраком, а теперь стал сильным, способным защищаться и убивать. Но здесь, в двух шагах, случилось самое большое несчастье — гибнет мать, она может убежать и бродить по миру, как безумная. Одна мысль об этом терзала душу, как острый кинжал! Безумная… Его мать — безумная.

Сова уселась на верхушке кордейро, и ее ярко блестевшие в темноте глаза казались глазами человека. У Бентиньо не хватало мужества спугнуть зловещую птицу. Он не смел пошевелиться, боясь, что малейшее движение вновь вызовет приступ безумия у затихшей матери. Так