Читать книгу "Граф Рысев - Лёха"

и не вижу себя со стороны.

К нам подходит высокий офицер, хватает мою руку и поднимает её вверх.

— Победитель — Евгений Рысев!

Со всех сторон раздались приветственные крики, громкий свист и довольно редкие аплодисменты. Но я не видел, кто меня приветствует, радуясь моей победе, хотя самого меня почти разрывало от гордости. Пожав противнику руку, который при этом похлопал меня по плечу, я начал разворачиваться и…

Резко распахнув глаза, проснулся. Долгое время лежал, пялясь в потолок, и пытаясь в изломанных линиях теней, которые появлялись благодаря тусклому свету ночника, найти ответ на терзающий меня вопрос: что, вашу мать, я только что увидел? Я не произвожу впечатление хорошего бойца, но приснившийся мне сон невозможно придумать, каким бы богатым воображением я не страдал. Это было больше похоже на воспоминание. Воспоминание чего?

Сев в постели, обхватил голову руками. Я это помню. Помню, как пахла трава, что она была очень скользкая после прошедшего недавно дождя и берцы скользили по ней. Помню, что переживал, потому что в финальном бою мне достался очень неудобный противник, не сильный, а именно неудобный, потому что у нас с ним была одна школа и мы часто спаринговали друг с другом, знали все приёмы, которые каждый из нас мог продемонстрировать.

Но я, хоть убей, не могу вспомнить ни где это было, ни как зовут того парня.

— Ваше сиятельство, — я повернулся и посмотрел на растрёпанную Алёну, которая приподнялась, придерживая одеяло у груди.

Я пристально рассматривал её, а потом потянулся за блокнотом и карандашами.

— Ложись, и открой грудь, — приказал я ей. — Да, вот так, руку под голову.

После этого открыл блокнот и принялся делать набросок. Мне нужно было запечатлеть образ, а сам рисунок я могу дорисовать и потом. Пока я рисовал, то мог спокойно подумать. Например, о том, что рисую я абсолютно свободно, даже не задумываясь о том, как нужно карандаш правильно держать. В меня это вбили так крепко, что, завяжи мне глаза, я всё равно что-нибудь, да изображу. Вот как сейчас, я рисую Алёнушку, а ведь мысли настолько далеки от рисунка, насколько вообще возможно.

У меня нет уверенности, что я так же спокойно возьму в руки нож и начну им махать, как во сне. Я, когда туши монстров разделывал в поисках макров, только на третьем начал действовать более-менее уверенно. Из этого следует только одно — никто меня не учил так драться. Но почему в голове я могу воспроизвести каждое движение, как сейчас прорисовываю линию весьма соблазнительной груди молодой и прелестной девушки? Я не хочу об этом думать. Тем более, когда я начинаю думать в этих направлениях о своих снах или видениях, как их лучше называть, то у меня начинает адски раскалываться голова. Словно кто-то специально насылает на меня эту боль, лишь бы я не вспоминал.

Глухо застонав, я отложил блокнот и протянул руку к закрытыми свежей простыней флаконам. Вытащив один, на ощупь определил, что это то, что было нужно. Этот слабый свет, «резал глаза», вызывая ещё большую боль в моей голове.

— Ваше сиятельство, — Алёна испуганно вскрикнула и схватила меня за руку.

— Всё нормально, — я повертел головой, чувствуя, как боль проходит. — Целитель Лебедев меня предупреждал, что такие приступы возможны. Всё уже не болит.

Я снова взял блокнот и посмотрел, что получается. А ничего так. Мне даже нравится. Девушка поняла всё без слов и снова легла, прикрыв бедра одеялом. Я оставил её у себя до утра, сам не знаю почему. Наверное, чтобы девчонка не бегала туда-сюда. Выспится, сменит белье, которое должна была сменить и пойдет выполнять другие свои обязанности.

К счастью, она прекрасно понимала, что наша близость никак не скажется на её занимаемом в доме положении. Хотя нет, вру, её положение улучшится в том плане, что мой интерес избавит её от домогательств других слуг, егерей или солдат. Новость о том, что у нас небольшая армия, меня до сих пор вгоняла в ступор, если честно. В таких случаях она честно пообещает настучать кому следует, мне, то есть, и сомнений в том, что охотно поделюсь своей партнершей с кем-то ещё будет стремится к нулю. Вот ещё. Она мне пока не надоела: в постели довольно изобретательна, да и как модель меня вполне устраивает. Так что позволять кому-то её трогать, увеличивая тем самым риск подцепить что-нибудь малоприятное для здоровья, я не собираюсь.

Алёна задремала, а я продолжил рисовать, стараясь не думать о сне, который никак не хотел выходить из головы.

В конце концов, оставшись довольным результатом, я лег, закинул руки за голову и закрыл глаза.

— Ваше сиятельство, — я проснулся и открыл глаза сонно моргая. Надо же сам не заметил, как заснул.

— Что? Ты почему не спишь? — я приподнялся на локтях, и оглядел потупившуюся девушку, уже одетую, и держащую в руках ту самую простынь, которую я вечером у неё отобрал.

— Так утро уже, — она несмело улыбнулась. — Мне бы простынь поменять, все остальное я уже сменила.

Я встал, совершенно не стесняясь своей наготы, и пошел в душ, позволяя Алёне доделать то, что она вчера не доделала, и забрать заодно вчерашнее полотенце, которое валялось на полу.

Когда я вышел из ванной заметно посвежевший, то девушки в комнате уже не было. На этот раз никто мне не помешал одеться. Посмотрев на часы, негромко выругался. Было ещё только половина восьмого.

Бросил взгляд на мольберт и мне показалось, что Маша с портрета смотрит на меня осуждающе.

— Не смотри на меня так, словно я тебе что-то должен, — я подошёл к портрету, внимательно всматриваясь в нежные черты. — Я, кажется, начинаю потихоньку с ума сходить, уже с портретами разговариваю. Чокнутый граф — это далеко не то, что нужно графству. Особенно, если в этом графстве своя армия есть.

— Ваше сиятельство, вы уже проснулись? — дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунул голову Тихон.

— Как видишь, — я отвернулся от портрета и посмотрел на него. — Когда мне нужно в Академию возвращаться?

— Через десять дней. В вашей Академии самые продолжительные весенние каникулы. Сам слышал, как кто-то из преподавателей говорил, что ему просто необходимо отдохнуть от изнанки, от студентов, и от зимы, а то он уже пятно от волны с трудом отличает.

— Ну, они люди творческие, им, чтобы студентов учить особый вид вдохновения нужен. Который зимой, видимо, не произрастает. А вообще, это же богема, а не военное училища, здесь муштра не нужна, наоборот, чтобы все музы начали дружно подталкивать дарование к созданию шедевра, необходимо предоставлять молодым художникам определенную свободу действий. — Я снова повернулся к портрету. — Вот баронесса спит и видит себя на плацу, и я бы тоже не отказался на неё там посмотреть. На неё и остальных барышень, которые в военной форме будут физические упражнения совершать. Опять же, это такая тренировка для мужской половины их училища. Такое действо да каждый день — это смогут выдержать только истинно крепкие духом юноши.

— Ваше сиятельство, а чего вы так рано соскочили? — Тихон зашёл в комнату и поднял с пола блокнот, который, похоже, уронила с тумбочки Алёна, когда простыню забирала. — Понятно. Ну что же, это дело молодое, да и девка хороша, как тут устоять?

— Сам уже понял, что никак, особенно, когда из ванной разомлевший выходишь, а тут такая красота, едва прикрытая перед глазами. — Я усмехнулся. — Как ты понял, что я не сплю?

— Так ведь, когда Алёнка с охапкой белья вышла, сразу и подумал. Не ворочала же она ваше сиятельство, когда простыни меняла, — Тихон ещё раз бросил взгляд на рисунок практически обнаженной девицы. — Дал вам время трусы натянуть, да заглянул, может быть, нужно помочь с одёжкой-то, а вы сами уже оделись.

— Вот такой я молодец, — я смотрел на него, что-то прикидывая про себя. — Слушай, Тихон, а у нас есть егерь, который владеет схваткой на ножах, а то и вовсе без оружия?

— Петрович, — уверенно сказал Тихон. — Старший егерь.

— Вот что, а давай мы с этим Петровичем выедем после обеда за пределы усадьбы и где-нибудь на полянке потренируемся. То есть, он начнет меня учить этим премудростям, а потом мы будем тренироваться. Времени, конечно, у нас мало, но мне бы основу получить, а там я и в Академии тренироваться могу. У меня же рядом с Академией дом свой, если я правильно деда понял.

— Да зачем вам это, Евгений Фёдорович? — Тихон